Сказки нового Хельхейма

– В частности, из-за вас, – подтвердил осьминог. – Но, конечно, не только. При всём уважении, ваш личный вклад в катастрофу исчезающе мал. По нашим подсчётам, около восьмидесяти процентов половозрелого населения этой планеты хотели примерно того же – чтобы всё наконец закончилось, и никого не осталось; большинство неосознанно, но степень осознанности желания нами не берётся в расчёт.

– Восемьдесят процентов? – изумился Хенрик. – Фигассе статистика. Я-то думал, всем более-менее нормально, один я не справляюсь… Но слушайте, детям-то жизнь точно нравится! Даже такая, как есть. Мне самому в детстве нравилось. Думал, скорей бы вырасти, впереди столько всего интересного, настоящая взрослая жизнь. Кто ж знал, что она окажется скучнее тихого часа и гаже обеда в детском саду… Ай, ладно. Закончилась, и чёрт с ней. Но с детьми нечестно, по-моему, получилось. Спорим, они бы и сознательно, и бессознательно выбрали жить.

– Да, я тоже думаю, что мы, принимая решение о закрытии того или иного проекта, совершенно напрасно учитываем только взрослые голоса, – оживился меховой осьминог. – Но наше начальство считает, у растущего организма не может быть личного мнения о целесообразности жизни, в нём слишком сильны инстинкты, побуждающие стремиться к росту и размножению, поэтому выбор делает не сама личность, а как бы весь биологический вид. Возражения не принимаются, начальству видней… Ладно, у вас-то, в любом случае, не было шансов. Ваша планета вас тоже больше не хочет, говорит, деревьев для счастья вполне достаточно, а последнее слово за ней.

– Планета не хочет? – опешил Хенрик.

– Нашёл чему удивляться! – хмыкнула тётка в красном. – Сам подумай, зачем ей такое счастье? Какой от вас прок?

– У планет свои требования к населяющим их высокоразвитым организмам, – заметил осьминог. – На мой взгляд, вполне справедливые: не перенаселять, не мусорить и продуктивно сотрудничать; в идеале – дружить.

Да, тогда без шансов, конечно, – уныло подумал Хенрик.

– Короче, мы закрываем проект! – решительно объявила ложная тётка. И, вероятно, для убедительности взмахнула в воздухе кулаком.

– А вы кто? – спросил Хенрик, сообразив, что до сих пор не знает, с кем говорит. – Ангелы Судного дня, или всадники Апокалипсиса?

– Сами вы всадник! – неожиданно обиделся меховой осьминог. – Я что, похож на коня?

– Нет, – честно ответил Хенрик. А крутившееся на языке «к сожалению» произносить вслух не стал.

– Можешь считать, что ангелы, – ухмыльнулась женщина в красном. – По смыслу похоже. Хотя на самом деле, настоящий ангел у нас только он.

Хенрик покосился на мохнатого осьминога. Подумал с несвойственным ему раньше сарказмом: «ангел, которого мы заслужили». Ладно, допустим, это называется «ангел». А она тогда кто?

– Просто технический исполнитель, – пожала плечами тётка. – Гнев божий, экскаватор с клин-молотом, танцующий Шива, всё вот это вот. Только я аккуратная. Чего не надо, не трону, это важно, когда завершаешь проект не полностью, а только частично. Тебя вон даже оставила. Одного из почти восьми миллиардов. И центральное отопление. И, прости господи, твой сортир.

– Спасибо, – искренне поблагодарил её Хенрик. – Не знал, что так можно. Думал, раз апокалипсис, так уже апокалипсис, бац! – и ничего нет.

– Думал он! – передразнила тётка. – Мыслитель нашёлся. Типа если человечество получилось негодное, так всю планету сразу выкидывать в лом?

– Обычный антропоцентризм, – объяснил ей меховой осьминог. – Характерен для местной культуры.

– Дурацкой культуры! – рявкнула тётка.

– Согласен, довольно дурацкой. Не бери близко к сердцу, тебе нельзя волноваться. А этой культуры всё равно больше нет.

– Я на самом деле рад, что планета осталась цела, – робко подал голос Хенрик. – Она красивая. И деревья мне нравятся. Здорово будет, когда всё зарастёт. Просто я не знал, что так можно. Теперь буду знать.

Воцарилась приятная пауза, как это часто бывает после застольного спора, когда все участники друг друга поняли, и больше не надо никого ни в чём убеждать.

– А почему все люди исчезли, а я остался? – наконец спросил Хенрик. – Вы так и не объяснили. Интересно, почему именно я? Я же не какой-нибудь праведник. В церковь последний раз ходил в детстве с бабушкой, мне там не очень понравилось. Скучно, темно и дым. Я даже йогой толком не занимался, три раза начинал и бросал, хотя мне, вроде, нравилось, просто сил на какие-то дополнительные упражнения не было. И времени. Да и желания. Я вообще какой-то слабак, – заключил он упавшим голосом.