Сказки про Ивана-Царевича и Иванушку-Дурачка

Иван вышел из автобуса и углубился в микрорайон, сплошь застроенный панельными пятиэтажками, образующими неуютные и неопрятные дворы с жестяными гаражами, детскими площадками и мусорными контейнерами. Весь этот неуют в летнее время прятался под кронами разросшихся тополей, ясеней, лип и кленов, но сейчас, в конце ноября, их намокшие черные ветвистые стволы вместе с беспорядочно разбросанными тут и там неухоженными кустами нагоняли на Ивана тоску. Накануне выпал снег, но не лег, а растаял, от чего на земле было грязно, а на тротуарах и в проездах сплошь были лужи. Путь Ивана лежал к месту недавней катастрофы, когда совершенно вроде бы неожиданно обрушился, буквально сложился, как карточный домик, целый подъезд одной из пятиэтажек. По какой-то счастливой случайности жертв не было, хотя паника случилась нешуточная. Никто толком не мог объяснить причину катастрофы. Говорили то о взрыве бытового газа, то о теракте, а где-то даже промелькнуло сообщение о взрыве склада боеприпасов какой-то ОПГ, располагавшегося не то в подвале, не то в одной из квартир этого подъезда. Сообщалось также о том, что все жители дома эвакуированы. Однако, в одном из репортажей корреспондент обмолвился, что эвакуированы не все, что кто-то из жильцов отказался покинуть свою квартиру и власти решают этот вопрос, ведя с упрямцами переговоры. Подойдя к покалеченному взрывом дому, Иван увидел, что вокруг него происходит беспорядочная нервная суета. Все проезды были заставлены грузовыми машинами, всюду сновали люди, вытаскивая из дома и запихивая в кузова свои пожитки. И почему старинное и вполне нейтральное слово «пожитки», означавшее всего лишь мелкий домашний скарб, сегодня неизбежно ассоциируется с бедностью, думал Иван, ведь никому же не придет в голову назвать «пожитками» имущество какого-нибудь богача, верно? А здесь, возле покореженной панельной пятиэтажки, иначе, как пожитками вещи, которые выносили на сырую ноябрьскую улицу растерянные, напуганные и раздраженные жильцы, и не назовешь. Вокруг было довольно много полицейских и сотрудников МЧС. Они в основном бродили без дела, лишь изредка вмешиваясь в мелкие стычки за место у парковки или помогая поскорее вытащить из подъезда какую-нибудь тяжесть вроде старого буфета или пианино. Иван подошел к курившему поодаль старшему лейтенанту полиции, почему-то сразу признав в нем участкового. «Скажите, товарищ старший лейтенант, а всех отсюда выселяют?» Участковый вздохнул: «Выселяют-то всех, да выселяются не все». «Как это, не все? – удивился Иван – Жить-то тут небось нельзя уже». «Вот именно, что нельзя! Воду отключили, тепла нет, электричества нет, газа и подавно нет. Как тут жить-то? Мы ж не в Африке, тут и околеть недолго от холода. Но этот дед уперся, понимаешь, как баран – участковый выругался – Силой что ль его тащить? А вдруг опять посыплется, так ему… – он снова выругался – а мне башку открутят». «А что за дед-то такой? – продолжал приставать Иван – Где он живет?» «Да в соседнем подъезде от того, что обвалился, на пятом этаже. Вон он в окно смотрит, зараза!» – и участковый указал пальцем на окно, в котором маячила человеческая фигура. «А вы его знаете?» «Да я всех тут знаю. А этот дед художник, книжки оформляет. Тихий дедок, мирный, хотя и попивает. Я его где-то раза два-три в неделю вижу, как он из магазина с бутылочкой чешет. А жена у него молодая, красивая такая баба, но с головой у нее не в порядке. Из психушки почти что и не вылезает. Она и сейчас там. Ох и почудила она в последний свой заход, как будто черт в нее вселился, всех на уши поставила! – участковый раздраженно махнул рукой – Когда ее увозили, так тут целый бой был, страшно вспомнить, ей богу». «А дед-то нормальный?» «Дед-то вроде был нормальный, только, конечно, прибитый всей этой ерундой. Но, видать, тоже в конце концов тронулся. Я ему: собирайтесь, Иван Сергеевич, надо съезжать по-быстрому. А он мне: не могу, говорит, ехать, Наташенька вернется, а меня нет, да и это все мне одному не собрать, не спасти. А у него вся квартира завалена бумагой, папками какими-то, книжками. Прямо грудами лежат, как на свалке. А тут, когда рвануло, так на техническом этаже труба отопительная лопнула, вот всю эту красоту кипятком и залило. Это еще повезло, что сам дед как-то уцелел. Там черт-те что творилось, вода, пар, проводка искрит…Ну и залило к хренам все его богатства. Я заходил вчера, так все дыбом, все взбухло, вода еще кое-где стоит. Щас морозец ударит, так это все будет один лед, понимаете? Но уперся, старый дурак, и ни в какую!» «А как его фамилия?» – спросил Иван. «Крайнов, Иван Сергеевич». «Крайнов?! – вскрикнул Иван – Тот самый Крайнов?» «Какой еще тот самый?» – не понял участковый. «Да иллюстратор же знаменитый! Вы «Три мушкетера» с картинками видели когда-нибудь? Подробные такие, каждая пуговичка прорисована, каждый ремешок, а?» «Вроде да – неуверенно проговорил участковый, что-то припоминая – Да точно видел, еще мальчишкой, давно». «Ну вот! – Иван был в восторге – Это он и есть!» «А чего ж он в пятиэтажке кукует, если такой знаменитый?» «Не знаю – посерьезнел Иван – О нем давно ничего не слышно. Я думал, что он уже умер. Я ведь тоже его картинки с детства помню – мушкетеры, Гулливер, Дон Кихот, да много их…» «Вот что – оживился участковый – А поговорите-ка вы с ним, а? Вдруг послушает знающего человека. Давайте, я вас провожу, пойдемте!» Обшарпанная дверь была приоткрыта. Иван громко постучал, потом еще и еще. Ответа не было. Наконец, переглянувшись с участковым, Иван потянул дверь на себя. «Я вас внизу подожду» – шепнул участковый и пошел вниз, а Иван протиснулся внутрь. Это была обычная «двушка» образца начала шестидесятых. Короткая и узкая прихожая с дверью в совмещенный санузел вела в большую комнату, из которой можно было попасть на кухню и во вторую комнату поменьше. Иван уже бывал в таких квартирах, некоторые из которых показались ему довольно уютными, но в этой квартире было страшно. Большая комната, заставленная стеллажами и книжными шкафами, находилась в состоянии полного разгрома. Все было выворочено наружу, все перевернуто и перемешано – открытые папки с высыпавшимися из них рисунками и гравюрами, распушенные книги и альбомы, какие-то развороченные блокноты и тетради, рассыпанные пачки бумаги, кое-как разбросанные листы картона… В воздухе стоял тяжелый запах сырой бумаги и мокрой ткани, к которому примешивалась какая-то кислая химическая струя. Но при этом было еще и очень холодно от сквозняка из-за приоткрытых во всех комнатах форточек. Но сквозняк не помогал, не выветривал тяжелого духа случившейся накануне беды, не разгонял сырого и удушливого тумана, заполнявшего всю квартиру. В углу большой комнаты Иван разглядел по-зимнему одетого человека, сидящего в глубоком кресле. «Иван Сергеевич – позвал Иван – простите за вторжение». Человек в кресле молчал. Шлепая по лужам на полу и стараясь не наступать на раскиданные повсюду листы бумаги, Иван подошел поближе к старику в кресле. Седые всклокоченные волосы обрамляли изможденное морщинистое лицо с седой щетиной на щеках и подбородке, вокруг шеи был намотан старый клетчатый шарф. Глаза старика, не мигая, смотрели на Ивана, а губы широкого рта гневно шевелились, то и дело выдувая пузыри слюны. «Вам чего? – с усилием не то прохрипел, не то прорычал старик – Вы кто?» Иван отыскал стул и, сев напротив съежившегося в просторном кресле старика, подробно рассказал ему и об Александровском центре, и о цели своих поисков. «А ко мне, значит, за последней моей серией пожаловали» – без вопросительной интонации проговорил старик. «За какой серией? – насторожился Иван – Я ничего про нее не знаю, знаю только ваши чудесные иллюстрации к классике, я на них вырос. А что это за серия?» «Вы про Гойю слыхали?» «Разумеется. Капричос, Бедствия войны, живопись…» «Ну вот, а я уже двадцать лет рисую Бедствия мирного времени, так моя работа называется… – и после паузы – Называлась. Все наверняка сварилось в этом аду». Старик отвернулся к окну. «А что значит Бедствия мирного времени? Что вы там нарисовали?» Иван почувствовал, что оказался в нужном месте и даже, возможно, не опоздал со временем. Старик хрипло вздохнул: «Да все нарисовал, что узнал и увидел за свою жизнь, всю ее подноготную. Почти три тысячи листов! И всех этих мертвяков не забыл, которых стал различать в последнее время, как бы они не рядились под живых. Может это они решили меня сварить вместе с моими работами, а? Наташеньку-то мою, которая так за меня всегда страдала, вон как укатали… Не отстоял я ее. И работу свою не отстоял, силы кончились. А теперь сгниет все это…» Старик понурился и замолчал. Молчал и Иван, оглядывая погром вокруг себя. Значит он разбросал работы, чтобы они хоть немного просохли, думал Иван, чтобы не слежались, не слиплись, превратившись в макулатурную кашу. Но это наверняка поправимо, времени-то прошло немного. Он встал: «Вот что, Иван Сергеевич, я вам помогу, нет, мы вам поможем, слышите?» Крайнов поднял на Ивана глаза: «А почем мне знать, что вы не из этих?» он ткнул пальцем в пол. «Так я же вам все рассказал! С чего мне городить столько вранья? Да вы сами подумайте, будь я из этих, то и дал бы вам по-тихому здесь замерзнуть, а все ваши труды пошли бы под бульдозер вместе с этим домом несчастным! Понимаете?» Крайнов шевельнулся: «Может и так… Живое, говорите, от мертвого обороняете?» «Да, и явное от тайного. И вы точно на нашей стороне. Я ни минуты в этом не сомневаюсь. Ну что, вы согласны?» «На что я должен быть согласен?» – как-то равнодушно спросил Крайнов. «Мы забираем вас отсюда вместе со всеми вашими работами и книгами…» «Там еще доски офортные и станок тоже…» «Значит так, вы заберете все, что вам нужно, а мы все приведем в порядок, обещаю». Старик кивнул и снова тоскливо глянул в окно. Иван вытащил из кармана телефон и, собравшись с духом, позвонил Елене Васильевне. Он приготовился к долгим уговорам и просьбам, мысленно подбирал какие-то новые аргументы, собирался сказать, что здесь не просто произведения, а самый настоящий живой гений, что… Но ничего этого не потребовалось, так как ровно через две минуты Елена Васильевна его прервала: «Все ясно, Иван Иванович, диктуйте адрес и никуда, слышите, никуда не отлучайтесь ни на шаг» – и дала отбой. «У вас сигаретки не найдется? – вдруг жалобно попросил Крайнов – А то мои все в труху…». Через полчаса к дому подкатила фура, автобус и белая легковушка, на крыше которой Иван с удивлением увидел полицейскую мигалку. Из автобуса выскочили двадцать молодых людей в спецовках и бегом кинулись к дому. Фура, между тем, начала сложный маневр, чтобы втиснуться поближе к подъезду, а из легковушки с водительского места вышла Юлия Карловна и, увидев Ивана, стоящего у окна, улыбнулась и приветственно махнула ему рукой.