– Ну так вы сами-то поешьте – проговорил Иван, чувствуя неловкость.
Старик махнул рукой:
– Да мне закуска не требуется. Вот огурчика будет довольно.
– Почему не требуется? – зачем-то спросил Иван.
Старик выпил еще один стаканчик, занюхал огурцом и ответил:
– Так я ж черт, на хера мне закуска? Если только человеченки… – и пьяно захихикал.
Ну вот, уже надрался, сволочь, подумал Иван, надо же, как не повезло. А старик вытащил папиросу, закурил и сквозь дым уставился на Ивана.
– Ну что, Ваня, теперь страшно?
– С какой это стати? – раздраженно ответил Иван и стал смотреть в окно, за которым ничего не было видно, кроме каких-то очень далеких огоньков.
– Во молодежь пошла – снова заговорил старик, пыхтя своим «Беломором» – в чертей не верят, дурачье. Не видали вы, значит, живых чертей. Но тебе, парень, повезло. Вот он я, изучай для ума.
Он налил себе третий стаканчик и опрокинул содержимое в рот. Иван молчал.
– Это ты врешь, что меня не боишься – бормотал захмелевший старик – Все вы боитесь, все. Только страхом своим и живете. Сидите по квартиркам своим и дрожите, как кролики. А у меня страха нет! – старик стукнул кулаком по столу – Это потому, что я и есть этот ваш страх. Думаешь я мусоров боюсь? Да они мне, сука, как родные, я их как облупленных знаю, чую каждый их дых. Мы с ними почти наравне, но они все ж-таки начальства своего боятся – он ухмыльнулся и прищурил заслезившиеся глаза – А у меня начальства сроду не было! Я один и сам все решаю. А вот вы их боитесь. Эй, гражданин! А у тебя уже полные штаны, а? Я, когда молодой был, ненавидел этих жаб. А потом поумнел, понял, что делить нам нечего, что в разных заказниках промышляем, вот злоба и прошла. Так они, сука, сразу от меня отстали! Они это чуют, когда в человеке страха нет, падлы. Таких, как я они больше, чем своих полканов уважают, вот и не лезут – старик уже совершенно опьянел и никак не мог попасть окурком в свою пепельницу с крышечкой – А потому что я черт! Я вон крест ношу – старик неуклюже полез под воротник своего тренировочного костюма и вытащил, маслянисто блеснувший большой золотой нательный крест на черном ремешке – Вот, ношу, а бога не боюсь, понял?