— Нет, — ответила Мария, между тем как новые слезы отуманили ее взгляд. — Нет! Сейчас должен прибыть гонец из Тюбингена, и он непременно хочет его дождаться. Напрасно мы умоляли и заклинали его уйти на время дня, он и слышать ничего не хотел. Собирается ждать гонца здесь.
— А разве не мог гонец спуститься в пещеру? — продолжал расспросы Георг. — Он бы избежал опасности.
— Ах, ты совсем его не знаешь. Если ему что-то западет в голову, то уж оттуда это не выбьешь никакими силами. Мы уговаривали его скрыться ради нас. Но его главный аргумент: он остается здесь для того, чтобы посоветоваться с отцом тотчас же, как придет известие.
Разговаривая таким образом, они подошли к дверям комнаты. Мария отперла их как можно тише и вошла в сопровождении Георга.
Комната отличалась от большого покоя в верхнем этаже только тем, что была несколько меньше. Ее окна, с маленькими круглыми стеклами, в которых играли лучи утреннего солнца, также открывали вид на три стороны. Пол и стены были красиво выложены кусками цветного дерева. Несколько портретов предков Лихтенштайна украшали глухую стену, а столы с дорогой утварью показывали, что рыцарь фон Лихтенштайн был большим поклонником старых обычаев и хотел оставить в наследство дочери драгоценные предметы, которые он получил от своих предков.
Перед большим столом посреди комнаты сидел хозяин замка. Подперев рукою подбородок с длинною бородою, не шевелясь, он мрачно смотрел в стоящий перед ним кубок. Неизвестно, сидел ли так старик целую ночь или же только утром решил подкрепить свои силы глотком вина.
Хозяин приветствовал гостя легким наклоном головы и указал ему на кубок и стул возле себя. Мария поняла намек — налила полный кубок и поднесла его возлюбленному с необыкновенной грацией, как и все, что она делала. Георг сел рядом со стариком и выпил налитое вино.
Лихтенштайн подвинулся к своему гостю и прошептал хриплым голосом:
— Боюсь, что дело плохо!
— У вас есть известия? — так же тихо спросил Георг.
— Ранним утром один крестьянин сообщил мне, что вчера тюбингенцы заключили с союзом мирный договор.
— С союзом? Мирный договор? О боже! — невольно вскричал Георг.
— Потише! Не разбудите его! Он и так обо всем узнает, — остановил юношу старик, указывая глазами на противоположный конец комнаты.
Георг посмотрел туда. У окна, с той стороны, которая находилась против глубокой пропасти, сидел загадочный изгнанник.
Опершись рукою на подоконник, он дремал. Серый плащ упал с его плеч, обнаружив поношенную, неразличимого цвета кожаную куртку, обтягивающую крепкое тело. Спутанные кудрявые волосы свисали на виски, клочки кудрявой бороды виднелись из-под руки. У ног его лежала собака, ее глаза неотрывно смотрели на хозяина.
— Он спит, — проговорил старик, смахивая невольную слезу, — природа берет свое. Дышит легко. О, пусть ему приснятся успокоительные сны! Реальность настолько печальна, что следует радоваться минуте живительного покоя.
— Какая жестокая судьба! — невольно вымолвил Георг, грустно взглянув на спящего. — Быть изгнанным из собственного дома! Теперь его жизнь в руках любого мальчишки. Днем скрываться под землей, ночью красться, словно вору. Поистине чудовищно! И все это терпеть только за то, что он был верен своему государю, а союзники зарились на его богатство.
— У него были ошибки в жизни, — с величайшей серьезностью произнес старый рыцарь. — Я знаю его с детства и могу засвидетельствовать, что он жаждал добра и справедливости. Иногда средства, которые он избирал, были неверными, часто он был непонятым, а порою им самим завладевали страсти. Но где найти человека, о котором не скажешь того же самого? Действительно, судьба его жестоко покарала!
Старику показалось, что он сказал слишком много, больше, чем собирался, и он умолк.
Напрасно старался Георг расспросить его об изгнаннике, старый рыцарь погрузился в тяжелое раздумье.
Солнце вышло из-за гор, туман мало-помалу растаял. Георг подошел к окну, чтобы насладиться великолепным видом. Под утесом Лихтенштайн на глубине трехсот саженей расстилалась очаровательная плодоносная долина, окаймленная лесистыми возвышенностями, которые прорезали проворные лесные ручьи. В глубине, прихотливо раскинувшись на равнине, лежали три деревушки. Через холмы глаз проникал еще дальше и встречал живописную гряду отрогов Альп, за ними замок Ахальм.
Лихтенштайн господствовал наравне с облаками над всем Вюртембергом. Взгляд наблюдателя мог блуждать до самой глубинной части Нижней земли.
Вид на Вюртемберг — восхитителен, особенно при восходе и закате, когда солнце устремляет свои косые лучи. Тогда эти великолепные поля расстилаются перед изумленным взором, подобно пестрому фантастическому ковру со всеми оттенками — от темно-зеленого и коричневого, отличающего горы, которые переплетаются с небесно-голубым, приправленным утренне-розовым. Какая даль простирается между Лихтенштайном и Аспергом! И какая земля между ними! Множество извилин и лощин переходит от одного холма к другому, у подножия которых ширятся долины, бурлят говорливые ручьи.