У одного только Хемуля не было никакой собственности, поскольку он был родственником «по боковой линии», то есть не наверняка, и поскольку он никогда не мог отказаться, был скромным, ему и поручили присматривать за детишками, качать ручные мехи карусели и помимо всего прочего проверять билеты.
— Раз ты одинок и тебе нечего делать, — говорили остальные хемули дружелюбно, — это тебя чуточку подбодрит, если ты немного нам поможешь, и к тому же всё вредя будешь на людях.
— Но я совсем не одинок, — пытался возразить Хемуль. — Я просто не успеваю им быть. Уж слишком их много — тех, которые хотят меня подбодрить. Простите, но мне бы так хотелось…
— Прекрасно, — перебили его хемули. — Все идет как надо. Никакого одиночества и всегда в движении.
И Хемуль опять проверял билеты и мечтал о чудесном, большом, молчаливом одиночестве и надеялся, что ему удастся состариться как можно скорее.
Карусели вертелись, и трубы трубили, и все гафсы. хомсы и мюмлы весело кричали, катаясь каждый вечер на Американских Горах. Дронт Эдвард[117]
вышел на первое, место по битью фарфоровой посуды. Одним словом, вокруг мечтательного, печального Хемуля плясали, горланили, ссорились, хохотали, ели и пили, и постепенно Хемуль стал бояться всех, кто веселился и шумел.Днем он спал в светлой и уютной детской комнате хемулей, а по ночам, когда малыши просыпались и плакали, он успокаивал их, играя на шарманке.
Мало-помалу он стал помогать всем без исключения детям, нуждавшимся в его помощи в доме, полном хемулей, и целый день составлял кому-нибудь компанию. Все вокруг пребывали в прекрасном настроении и рассказывали ему обо всем, что думали, мечтали или собирались делать. Но его ответов никто никогда не слушал.
— Интересно, когда же я наконец состарюсь? — спросил однажды Хемуль, когда все семейство собралось за обедом.
— Состаришься? Ты?! — весело закричал его дядя. — Еще не скоро. Да ты не переживай! Тебе столько лет, на сколько ты себя чувствуешь.
— Но я-то как раз и чувствую себя ужасно старым, — сказал Хемуль с надеждой в голосе.
— Так, так, — забормотал дядя. — Вечером срочно устраиваем фейерверк для поднятия настроения, а потом оркестр роговых инструментов будет играть до самого восхода солнца.
Но фейерверк не состоялся, так как внезапно полил дождь и шел он всю ночь, и весь следующий день, и всю неделю.
Ну а говоря по правде, дождь лил восемь недель подряд, и никто никогда не слыхивал о чем-либо подобном.
Луна-парк потерял краски и увял, совсем как цветок. Он съежился, потускнел, проржавел, уменьшился в размерах и, что хуже всего, мало-помалу отправился в путь, так как постройки его были возведены на песке.
Аттракцион Американские Горы, жалобно вздохнув, покосился и осел; карусели закружились в больших серых лужах и медленно поплыли вниз по течению новых, прорытых дождем речек.
Все малыши — кнютты, скротты, хомсы и мюмлы, и все другие, как бы они ни назывались, — приплюснули свои мордочки к стеклу и глядели, как вместе с дождем уносится от них июль, а вместе с ним — разноцветье и музыка.
Комната Зеркал распалась на миллион осколков, намокшие бумажные розы из Домика Чудес уплывали прочь к полям. И по всей округе слышался плач и жалобы малышей.
Они доводили своих пап и мам до отчаяния тем, что не могли найти себе никакого занятия, а только без конца горевали об утраченном Детском Городке.
В ветках деревьев запутались флажки и лопнувшие воздушные шарики, Домик Чудес был забит тиной, и Трехголовый Крокодил покинул его и уплыл в море. Правда, две головы он оставил на месте, поскольку они были приклеены клеем.
Только всем хемулям было очень весело. Они стояли у своих окошек и хохотали, указывали на что-нибудь интересное, колотили друг друга по спине и время от времени кричали:
— Смотри-ка! Вон плывет ширма из Аравийской Тайны! А вон там — танцплощадка. А под крышей дома Филифьонки висят пять летучих мышей из Пещеры Ужасов! Ну разве не забавно!
Будучи в прекрасном расположении духа, хемули решили вместо луна-парка соорудить каток — разумеется, когда вода превратится в лед, и утешили Хемуля, объявив, что там ему снова придется проверять билеты.
— Никогда! — неожиданно сказал Хемуль. — Нет, нет, нет. Ни за что. Я выхожу на пенсию.
Теперь я хочу пожить в свое удовольствие и совсем один, в полной тишине.
— Но, дорогой мой, — произнес его племянник, который был порядком удивлен. — Ты имеешь в виду…
— Вот именно, — быстро перебил его Хемуль. — Я имею в виду то, что сказал.
— Но почему же ты никогда не говорил нам об этом раньше? — стали спрашивать озадаченные родственники. — А мы-то думали — ты всем доволен.
— Я просто не смел, — признался Хемуль.
Тогда они снова захохотали; они думали про себя: это ужас как смешно, что Хемуль всю жизнь занимался тем, к чему он не имел ни малейшего желания, только потому, что стеснялся об этом сказать.
— Но тогда хоть объясни, чего же тебе хочется на самом деле? — ласково спросила его тетя.