Сказки тесного мира

Череп был будто из воска. Не мягкий конечно, а какой-то тёплый, гладкий и чистый. Несмотря на осеннюю сырость, к нему не пристала грязь, только на нижней челюстной кости пулевым отверстием темнел присохший клочок бурого листа, да тонкая калька пыли равномерно покрывала странную находку.

За исключением одной детали, череп был останком головы небольшой лошади. Возможно, размером с пони. Что это именно пони - маловероятно, – пони не живут в дикой природе Подмосковья, если они, конечно не беглые, а это абсурд – беглый пони! Зачем пони куда-то бежать! Да, они грустные, как и ослики, их неважно кормят хозяева и катают на их спинах разных, в том числе и очень вредных детей. Но бежать пони не может, не бунтари они по натуре.

Ещё это мог быть череп осла, кулана, онагра, кианга, маленькой зебры, либо жеребёнка лошади обыкновенной, домашней или дикой, ну или лошади Пржевальского, каким-то образом прискакавшего из Азии.

Этим познания Рогова о лошадином семействе отряда непарнокопытных исчерпывались, а о лошади Пржевальского он вообще помнил только дурацкий анекдот: “Это лошадь Пржевальского?” – “Нет, это моя лошадь”.

Присев на пень, Рогов ещё раз осмотрел находку. Сковыривая ногтем клочок палого листа, Иван почувствовал твердь кости. Череп был лёгким, тонким, а изнанка его была так же чиста, как поверхность. Рогов не в состоянии был даже приблизительно определить возраст предмета, но почему-то казалось, что черепу в теперешнем виде лет довольно немало.

Размышления эти были, в сущности, слабой попыткой увильнуть от главного. А главное заключалось в том, что ни одному из известных Рогову животных череп принадлежать не мог, это было совершенно ясно. Дело в том, что у черепа этого торчал из лобной кости тонкий, заострённый рог.

В объективной реальности происшедшее смахивало на случайную находку фантастического экспоната, пропавшего из секретного зоопарка, либо на спланированную кем-то заранее мистификацию (в таком случае этот или эти “кто-то” – большие шутники – должны были бы сейчас наблюдать из ближайших кустов за нелепым поведением Рогова и страшно радоваться).

Эта версия сразу не понравилась Ивану своим полным идиотизмом (хотя на всякий случай он оглянулся) – как гарантировать, что именно в эту пору и на это место явится человек. Это могла быть игривая шутка друзей, которые находились неподалеку, на просторной уютной поляне. Этим полусолнечным воскресным днём ранней осени, они собрались на пикник, чтобы как следует отпраздновать день рождения Рогова, появившегося на свет, кстати говоря, именно в воскресенье.

Итак, все варианты объяснения находки казались нелепыми. Друзья пошутили бы по-другому, – всё-таки, серьезные люди; для бутафории череп выглядел слишком реальным, даже зубы были настоящими, хотя и подозрительно ровными и чистыми... (нет, Рогов не то чтобы специально осматривал зубы, он был воспитанный человек и к подаркам судьбы относился деликатно и с благодарностью, просто обратил внимание – губ-то у черепа не было...)

Привычный мир катился с высокой горы, и сам Рогов участвовал в этом происшествии, причём, лыжником себя не ощущал, – лыжники на ногах стоят твёрдо, особенно когда едут с трамплина – чтобы приземлиться, представляете, какие ноги надо иметь?..

Прежде всего нужно успокоиться... Так говорят. Но Рогов и так был спокоен, потому что уверен: в Подмосковье, равно как и в других регионах нашей страны, не водятся и никогда не водились единороги.

Рогов сидел на пне в позе примерно Достоевского у подножья Библиотеки, держал в руке череп, и размышлял о тайнах мироздания, и хотя не играл с этим единорогом в детстве и ни разу не целовал его губ или морды, приятна была даже такая, в сущности, кладбищенская встреча.

Прошло некоторое время. Череп не исчезал, не рассыпался в руках, не превращался в консервную банку, и, мало-помалу, Рогов в него поверил, а поверив, стал интересоваться, как же держится рог на лобной кости. Удивительно, но ни щелей, ни трещин или наростов в месте стыка не наблюдалось – переход был плавным и гладким. Как будто рог вытянулся из общей костной материи в жидком состоянии, а потом, застыв, стал несколько отличным от “материнского” вещества.

У основания рог имел диаметр сантиметра три, длиной был сантиметров двадцать пять, и в первой трети почти не отличался по цвету и фактуре от самого черепа; к середине он становился тёмно-серым, почти чёрным; и, наконец, самая тонкая его треть – гранатовая, полупрозрачная, – к концу была почти как цыганская игла.

Поверхность рога по всей длине была покрыта продольными узкими желобками, что в поперечном разрезе делало его похожим на патиссон. Кроме того, он был немного перекручен, словно застыл в тот момент, когда некто, взяв за концы, стал этот рог выжимать (как мокрое полотенце).

В какой-то момент Иван поймал себя на том, что перестал удивляться и просто разглядывает этот игрушечный рог, не в силах оторвать взгляда от цветовых переходов и драгоценного внутреннего свечения острия.