Сказки тётушки Старк

Я и не думал найти в нем собеседника, но мы все чаще обсуждаем героев и превратности их судеб. Ему не достает образования, начитанности, но… Он посвятил мне сонет. Один из тех, на которых оттачивает свое мастерство.

Я уже называю его мастером? Не может быть.

Посвятил сонет, да. Лихорадка мучает меня, жрет ночами, пьет все соки днем. Я вспомнил пророчество ведьм. Вспомнил сколько еще нужно было бы создать и составил завещание. Позвал Бэкона и Шекспира просил их продолжить наше общее, теперь, дело. Уилл перепугался и через неделю показал…

«Но если смерти серп неумолим,

Оставь потомков, чтобы спорить с ним!»1

Оставь потомков. Как же он не понимает, что плотское не лежит в моих интересах.

Оставь потомков. Ему удобно, он настрогал дочерей прежде, чем ввязаться в это все.

Оставь потомков. Никто не понимает! Мои создания, мои потомки — это пьесы. Как же хорошо, что они не останутся сиротами и не будут страдать от безотцовщины, если я все-таки умру.

***

Уильям Шекспир

Он женился, но что толку если это платоническое? Почему? Неужели его гений настолько застилает глаза, что Роджер не понимает… А я понимаю ли? Понимаю, где его строчки, а где…

Я видел, как затаив дыхание, цветочница следила за первой встречей Джульетты и Ромео, но не могу вспомнить, что из сцены на балконе предложил я, а что он. Я видел, как слезы текли по щекам разносчицы эля и никто не мог до нее дозваться, когда Ромео глотал яд и как она пораженно открывала рот, когда Джульетта пронзала себя клинком.

Смогу ли я разобрать где заканчивается его мысль, а где начинается моя?

***

— Граф Оксфорд попросил и ты просто начал писать Генриха Пятого? — я кладу только дописанные «Много шума из ничего» на его стол.

— Он давно этого ждал, — кивает Ратленд не поднимая взгляда.

Он не отвлекается от пера скользящего по бумаге даже на приказ сменить свечи. Просто склоняется над столом все больше, все ближе придвигает ту одинокую, что еще не догорела.

— Граф Оксфорд?

— Генрих.

Когда Меннерс работает к нему лучше не лезть. Он становится раздражительным, дерганным. А чему я удивляюсь? Будто не знаю, что отвлечь может одно слово и все, потом мучайся часами от того, что мысль ускользнула. Одна такая, ускользающая не дает мне покоя.

— Ты действительно хочешь, чтобы Роджер изобразил Советника Елизаветы в таком неприглядном виде? — голос Бэкона узнаю сразу, чтобы не спугнуть разговаривающих остаюсь за углом, не даю о себе знать.

— Сесила не терпит никто кроме Королевы, — граф Оксфорд практически шипит, когда называет ненавистное имя.

— Но стоит ли разжигать еще большую ненависть?

— Чтобы Елизавета поняла какую змею пригрела на груди, конечно! — голос графа звучит все громче. — Шекспир, что ты здесь делаешь?

— Всего лишь новая комедия, Ваша Светлость, — поклон и полуправда, что может быть легче. Папа легко отпускает грехи своим слугам.

— Не терпится увидеть, — Бэкон вежливо улыбается.

— Дела в театре зовут, — спешу на выход, пока они не поняли, что я слышал слишком много.

***

«Это начинает выходить из-под контроля! Если ваш агент сменил сторону, пошлите другого, но Ратленда нужно лишить возможности писать».

«Ш. проводит много времени с графом, они разговаривают о чем-то, меня не допускают до этих аудиенций. После Ш. уезжает в театр, труппа занята новой, секретной постановкой. Часто приезжают О. и Б. Что-то готовится».

«Это бунт против Елизаветы. Эссекс и Саутгемптон уже в Лондоне. Ратленд присоединиться к ним еще до полуночи. Укрепить замок, защитить королеву. Выезжаю. — Сесил».

***

Эдвард де Вер, 17-й граф Оксфорд

Ее Величество неловко расправляет складки платья. Ее сморщенные пальцы явно дрожат. Это возрастное, я видел такое, когда отец жены начал гаснуть.

— Не медли, Эдвард. Я все равно знаю зачем ты здесь, — и голос, голос тоже дрожит. Что же с тобой стало, моя прекрасная королева? Время не щадит никого.

— Тот драматург, помните Вам приглянулся «Сон в летнюю ночь»? — именно потому, что она знает я начинаю с этого.

— Да-да, помню. Как же его звали?

— Шекспир, — тут же подсказываю.

— И что с ним? При чем здесь бунт против Нас и казнь Меннерса? — хмурится и из-за этого на коже окрашенной в белый только сильнее проступают морщина на лбу. — Ты пытаешься переменить уже решенное дело, Эдвард.

— Эти пьесы писал Меннерс, — словно пороховой взрыв выдаю имя.

— А Шекспир?

— И Шекспир.

— Ты рассказываешь мне такие сказки, мой дорогой Эдвард. В пору решить, что ты выжил из ума, — она отмахивается, она не верит мне. После стольких лет служения, не верит!