Смятение в рядах солдат гудит чуть тише океанских волн, но он не слышит этого.
«Что дальше, Отец? Куда? Что мне теперь делать?» — мысль натужно звенит, поднимаясь молитвой в небо, но остается без ответа.
— Мы устали!
— Позволь нам перед смертью увидеть детей.
— Не хотим быть жертвами твоего величия!
— Хватит! Мы хотим домой!
Надоедливые голоса вокруг снова что-то требуют, скулят и стонут. Тогда он, отмахиваясь от них, будто самому себе говорит:
— Мы идем домой. Теперь пора.
Гудение армии сменяется криками радости и хвалой. Богам, Царю, каждому стоящему поблизости. Военачальники, друзья детства подхватывают его на руки и радуются, совсем как обычные солдаты.
А Царю теперь нужен наследник, мать давно говорит об этом. Возможно, теперь самое время. И спокойно управлять своим государством. И умереть от дряхлости и старых ран в завоеванной вавилонской постели, как бы это ни было противно.
Голоса разведчика не слышно за празднованием и молитвами. Солдату приходится пробиваться к правителю, расталкивать сослуживцев, прикладывая все силы.
— Царь, пропустите меня к Царю!
Кто-то в запале размахивает руками и попадает локтем в подреберье, болью выбивая воздух из легких. Солдат все равно настойчиво пробирается к самому берегу, где, сгорбившись, сидит сын Бога, направив вдаль опустошенный взгляд.
— Мой Царь, — времени на церемонии нет, но он дожидается разрешения говорить.
— Отдохни, мы отправляемся домой. Скоро.
— Но повелитель…
— Я достиг его. За границей моего государства будут только воды океана и край света.
Хрипота пугает разведчика, никогда, даже в сражениях с опасными ранами и болезнями, царский голос не был таким.
— Но местные. Они говорят, что это не Океан, мой повелитель. Они говорят, что за Гангом множество народов и земель. Это Ганг, мой Царь, не край света.
Только разведчик замечает, как меняется взгляд Царя, как расправляются его плечи и он вновь надевает шлем. Остальным еще придется узнать о необходимой жертве.
2018
Шекспириада
Эдвард де Вер, 17-й граф Оксфорд
От бесконечного заседания Совета и духоты голова гудит, а Бэкон вылавливает в коридоре, не дает выйти на свежий воздух. Хочется сорвать удушливый воротник, поэтому просто сжимаю трость сильнее.
— Достоверный источник сообщил, что Папа заказал некий труд под названием «Всемирная история».
— К чему ты ведешь, Фрэнсис?
— Как думаете, Ваша Светлость, если мы ничем не ответим, с какой стороны будет преподнесена Реформация? — он смотрит прямо, говорит тихо, я же оглядываюсь по сторонам. Если он выловил меня здесь, то возможно еще рано ставить в известность кого-то из розенкрейцеров. Пытаюсь понять к чему он ведет.
— И такой запомнится потомкам, ты об этом, конечно, — киваю.
— И такой останется в истории. Я кое-что придумал. Вы же дружите с графом Ратлендом?
— А он тут при чем? Ты же знаешь, его не интересует политика. Рифмует свои поэмы, чтобы в итоге так и не опубликовать ни одну.
— Рифмует именно. И талантливо, насколько я знаю.
— Бесполезные таланты это проклятье, Фрэнсис, — я киваю ему в сторону сада, еще немного и мигрень замучает.
— Думаю, Ваша Светлость, можно найти применение и этому таланту, — довольно улыбается философ.
Ох уж эта его тяга защитить Англию от католиков. Хотя, многие еще помнят Кровавую Марию, как и псалмы на латыне. Возможно друг прав.
— Так, что ты придумал?
***
— Я дописал поэму, — Роджер влетает в гостиную воодушевленно трясет перед моим носом исписанными листами.
Да, он снова заставил себя ждать. Хорошо хоть не забыл предупредить слуг о моем визите.
— Чтобы снова сложить ее в одну из своих папок? — ароматное вино бьет по обонянию раньше, чем оставляет безоружным от вкуса.
— Чтобы снова сложить ее в одну из своих папок и начать следующую. Могу тебе зачитать, — Меннерс, граф Ратленд садиться рядом.
— Как называется? — мысли вертятся вокруг предложения, что я должен сделать и совершенно не удерживаются на разговоре о…
— Венера и Адонис.
— Что-то легкомысленное надо полагать.
— Откровенное, — жмет плечами Роджер и подзывает слугу, которому вручает свою, так называемую, поэму.
— Это действительно то, чем ты хочешь заниматься, Роджер? — я допиваю вино и слуга тут же наполняет бокал снова, ему приказано меня напоить что ли? За Роджером станется.
— Мне не интересны эти ваши придворные интриги. Вся эта грызня за власть. Битва вот где искренность…
— А история?
— А историю пишут победившие в этих сражениях.
— Но порой дело можно не доводить до войны. Ты когда-нибудь думал писать пьесы? — говорю и тут же прикусываю язык. Можно было тоньше подойти к вопросу, но слова не вернуть.
— Для театра? — лениво тянет Меннерс.
— Для театра, — киваю.
— Они все равно останутся анонимны.
— Думал для прославления имени у тебя есть битвы. Я не об этом.
— А о чем тогда?
— О великих королях, о предшественниках Елизаветы. Такие истории, такие сюжеты…
— Ты же против моих увлечений, граф.