Скелет дракона

Судья. Разбирается донос неизвестного, который свидетельствует против Пьетро Перуджино, Леонардо да Винчи, Сандро Боттичелли, художников боттеги мастера Андреа дель Верроккьо, в том, что им оказывал услуги интимного характера ученик ювелира молодой Якопо Сальтарелли. Первым вызывается свидетель обвинения фра Джироламо Савонарола.

Пока Савонарола идёт на место свидетеля, Настаджио успевает наклониться к Пьеро.

Настаджио. А старшенький-то твой подрос, Пьеро. Я помню, когда они вместе с моим играли, он мелкий совсем был, тощий…

Джироламо. Я видел это! Я был в боттеге, когда всё это происходило! Представьте, каково было мне, священнику, видеть мерзкий противоестественный разврат!

Настаджио. Помнишь, когда все нотариусы собирались… Деток шуты развлекали в отдельном зале…

Джироламо. Я свидетельствую! Я видел неприлично оголившихся художника да Винчи и натурщика Сальтарелли!

Верроккьо. На то он и натурщик, чтобы раздеваться!

Судья. Мастер Андреа, вам дадут слово в порядке установленной процедуры.

Джироламо. Я видел полуголых Перуджино и Боттичелли! А у него, дьяволова отродья, уд срамной был напряжён, как хвост у чёрта в момент сговора о покупке некрепкой в вере души!

Верроккьо. Это он видел, конечно!

Джироламо с ненавистью смотрит на Верроккьо. Судья стучит молоточком.

Судья. Фра Джироламо, говорите по существу дела.

Настаджио (Пьеро). Твой-то, помнишь, попросил у моего бумагу порисовать, а мой-то ему и говорит: купи! (Смеётся) Весь в отца, молодец! Женился недавно. Хорошо, что ничем таким от твоего не заразился.

Пьеро (сухо). Это не заразно. И это ещё не доказано.

Джироламо. Если не пресекать в самом начале греховных помыслов, если позволять святых и пророков изображать нагими! Мы сами не заметим, как дьявол пожрёт наши души! Люди приходят в церковь, хотят поклониться Богородице, чистейшей из чистых, и что они видят? Обнажённую грудь, которой она кормит младенца!

Пьетро. А что в этом плохого?

Джироламо. Молчать! Усмирять надо плоть, укрощать! А ваша разнузданность ведёт к вседозволенности! Содомскую мерзость вы уже готовы терпеть в своих боттегах!

Судья. Получается, вы не видели самого события мужеложества, фра Джироламо?

Джироламо. Ещё не хватало!

Судья. И не слышали ни от кого, что этот кто-то видел, как мастер Леонардо, или мастер Сандро, или мастер Пьетро противным природе образом проникали собственным фалом в рот или задний проход молодого Сальтарелли?

Джироламо. Прекратите! Вы что говорите? Как вы ведёте суд? Я подам донос на вас!

Пьетро (бурчит). А этот донос тоже ты подал, фра?

Джироламо. Я понял! Вы заражены! Вы все! Вся Флоренция! Но я вас вылечу! Во имя Господа! Мы изгоним грех! Мы не оставим мерзости места! Такие как Якопо – их не будет! И поздно спасать его душу. Мы, конечно, будем за них молиться, но поздно! Нет! Мы начнём с детей! Мы отнимем у них греховные книги! Мы уничтожим картины, которые сеют соблазн! Мы искореним поэзию! А петь будем только псалмы! Мы не отдадим детей в руки безбожников! И скоро! О! Скоро! Вы не узнаете святую Флоренцию!

Верроккьо. Да не дай Бог!

Смех.

Судья. Фра Джироламо, у вас есть, что сказать по существу?

Джироламо. Я всегда говорю только по существу!

Судья. Ясно. Спасибо. Идите на место. Следующим вызывается свидетель защиты мастер Андреа дель Верроккьо.

Верроккьо идёт.

Настаджио. Дурная компания у твоего Леонардо, Пьеро. Перуджино, Боттичелли, – кто это такие? Шпана! Мой, правда, тоже связался с генуэзцами… Мальчишка, хоть и женился… Всё думает о морях, парусах… Деньги вложил, собирается плыть с ними. В Индию. Через запад. Ну, не дурак?

Верроккьо становится на место свидетеля.

Верроккьо. Послушайте меня, эччеленца! Пьетро, Сандро и Леонардо – нормальные мужчины. Никогда ни в чём странном я их не замечал. Ну, Пьетро и Сандро, по крайней мере. Да, хулиганят, пьют, дерутся… Но так ведь они ж обыкновенные молодые мудаки!

Судья (перекрикивает смех). К порядку! К порядку!

Верроккьо. Простите. Они писали Якопо… Конечно, он был голый. Он же натурщик!

Джироламо. Зачем писать голого человека?

Верроккьо. А почему нет?

Джироламо. Это язычество!

Верроккьо. Вовсе нет. Господь создал нас голыми, фра Джироламо, даже вас.

Смех. Судья стучит молоточком.

Судья. Почему гол натурщик, – я понимаю. Но почему был раздет художник? Это вы обучили их такому методу, мастер Андреа?

Верроккьо. Я? Нет! Почему Леонардо был голый? Может, жарко ему стало, откуда я знаю?

Смех.

Джироламо. Нет! Он разделся именно для того, чтобы возбудить юного Якопо! А зачем?