Скелеты

Он чувствовал себя мальчишкой. Взволнованным, опьяненным. Хотелось целоваться за гаражами, спрятаться в шкафу, охотиться на призраков.

Автомобиль миновал бабушкину пятиэтажку, свернул на болота частного сектора. Затормозил у дома Ники.

«Я приду в девять!» — извещала маленькая Ковач брата.

«Опоздаешь — пеняй на себя», — отвечал Саша.

И взявшись за руки, Андрей и Ника мчались на карьер…

— Ну, — замялся Андрей, — пока…

— Пока, — подумав, согласилась она.

Они поцеловались, стоя под дождем, быстро и нежно. Ника помахала ему из-за калитки.

«Вот черт! — подумал он, прыгая в машину. — Надо было напроситься на чай».

— Повезло тебе, — развязно сказал таксист.

— Повезло, — кивнул Андрей.

По радио сообщили, что Джордж Майкл, автор прозвучавшей только что песни, скончался от сердечной недостаточности позавчера.

17

Ей было двенадцать, а ему четырнадцать, и они вызывали дух Брежнева. Оба имели смутное представление о том, кто такой Брежнев, и почему о нем сложено столько анекдотов. Ника была уверена, что «генсек» — плохое слово, за которое можно получить взбучку от мамы. Но они представляли себе в целом и кустистые брови, и грудь в медалях, да и бабушка Ники любила пересказывать одну историю. Как-то не старая еще бабушка шла по фабрике, где работала, и проходила мимо красного уголка. В тот момент со стены сорвался портрет Леонида Ильича, и стекло разбилось вдребезги. На следующий день сообщили, что Брежнев скончался.

— Это его призрак побуянил, — добавляла бабушка.

Ника задернула шторы, и дети взяли по карандашу в каждую руку. Соприкоснулись их кончиками, как мушкетеры шпагами, соорудив эдакий крест.

— Брежнев, мы вызываем тебя! — гробовым голосом объявила Ника и зыркнула на хихикнувшего Андрея.

— Больше не буду, — пообещал приятель, втягивая щеки.

— Брежнев, если ты здесь, пусть карандаши поднимутся вверх.

Они поднялись медленно, не размыкаясь. Встали домиком, а потом, под радостные возгласы ребят, вернулись на прежнее место.

Они по очереди задавали вопросы, и Брежнев прилежно отвечал: если «да», карандаши плыли к потолку, если «нет» — прогибались вниз. Брежнев сказал, что он в раю, что там классно, много игрушек и мультфильмов. Он пророчил Нике и Андрею богатую жизнь, полную приключений, и переезд в Америку, в Диснейленд.

— У меня будет муж? — спросила Ника.

«Да», — сказали карандаши.

— Он сейчас далеко?

«Нет».

— Ближе чем за сто метров?

«Да».

Брежнева вспугнул заявившийся Саня, но Ника и так все для себя уяснила. С новым знанием о будущем они засели смотреть «Вольтрона».

Шестнадцать лет спустя она с улыбкой вспоминала их наивный спиритический сеанс. На губах теплился поцелуй. Озирая пустой дом, она жалела, что не пригласила Ермакова в гости. Сейчас ей бы не помешали более глубокие и затяжные поцелуи. Его длинные пальцы.

Но правило «никакого секса на первом свидании» она чтила свято. Даже когда речь шла о человеке, с которым у нее был опыт совместного вызывания генсека.

— Танцовщица — не тождественно проститутке, — талдычила она бабуле.

С Ермаковым Ника познакомилась за год до «карандашного» спиритизма. Напротив ее двора располагался гараж-ракушка, и она увидела в окно двух пацанов, сигающих с крыши в кучу октябрьской листвы. Чернявый мальчик пришелся ей по душе. Она только-только разлюбила одноклассника Мишу. Застукала своего избранника, сморкающегося в руку и размазывающего сопли по днищу парты. Любовь закончилась навсегда. И вот она наблюдает в окно за чужой игрой, и щеки пылают, и сердце колотится учащенно.

Она достала Сашин фотоаппарат и притворялась, что фотографирует мальчиков сквозь стекло. То исчезала за занавеской, то появлялась на миг, как папарацци, следящий за звездами. Прыгуны засекли ее и стали скакать в листву ловчее. Картинно, напоказ. Русый Толя Хитров продемонстрировал язык, отчего она покраснела до корней волос, зато чернявый помахал из рыжей кучи и таким был запечатлен на пленке памяти.

Отмеченный черной ленточкой портрет брата встречал ее в гостиной.

Ника бросила цветы на столик. Стянула через голову платье и вынула из гардероба домашние джинсы и футболку. Оделась, расправила на груди принт, бога Ганешу, ассоциирующегося у нее с приставками «Денди». Эмблемой японских консолей был как раз слоник в бейсболке, показывающий пальцами «пис». Рука, скользнув по бедру, нащупала что-то в кармане. Странно, она ведь не надевала джинсы после стирки. Забыла в них токийскую мелочь? Ника ожидала увидеть монетки, пятьдесят йен, дырочкой по центру напоминающие куриного бога, или сто йен с сакурой на аверсе.

Но в ладонь лег запаянный пакетик. Белые таблетки-пули под прозрачной пленкой. Целые, не пострадавшие в стиральной машинке.

«Блин, — нахмурилась Ника, — еще колеса?» Она, что, перевезла через таможню килограмм наркоты?

Либо Света, не спросив, распихивала ей по карманам таблетки, либо она сама, в забытьи, припрятала их.

— Ты попробуй разок, — увещевала Света, — балдеж такой… словно не танцуешь, а плаваешь вокруг шеста. И все эти япошки тебе розовые. Вернее, радужные.

Съешь радугу — как-то так говорилось в рекламе.