Сходство

– Вернулся на север. Хотел остаться в Тринити, но не выдержал; косые взгляды, шепот за спиной – это еще куда ни шло, главное, все было уже не то. Раз-другой я слышала в читальном зале, как он плачет у себя в кабинке. Как-то раз он собрался в библиотеку и не смог зайти – паника накрыла, там же, при всех. Его увезли на “скорой”. Он не вернулся.

Эбби взяла из аккуратной стопки на холодильнике монету, скормила электросчетчику, повернула ручку.

– Я с ним говорила пару раз. Преподает английский в школе для мальчиков, на “декретной” ставке. Говорит, дети – чудовища невоспитанные, чуть ли не каждое утро на доске пишут: “Мистер Мэннеринг – пидор”, зато там хотя бы спокойно – деревня как-никак, – и другие учителя его не трогают. Вряд ли ему или Рафу понадобится это, – она кивком указала на стопку бумаг, – даже спрашивать у них не стану, неохота за тебя грязную работу делать. И предупреждаю: они тебе не обрадуются.

– Прекрасно их понимаю.

Я подошла к столу, сложила бумаги поаккуратнее. За окном зеленел запущенный палисадник, в траве валялись бутылки, пестрели пакеты.

Эбби сказала из-за моей спины ровным, бесцветным голосом:

– Мы тебя будем всю жизнь ненавидеть, сама понимаешь.

Я не обернулась. Как ни крути, в этой тесной комнатушке лицо мое остается оружием, обнаженным клинком, пусть лучше Эбби говорит, не видя его.

– Знаю.

– Если тебе нужно отпущение грехов – не туда обратилась.

– Я не за этим. Документы – единственное, что я вам могу предложить, вот и решила попробовать. Это мой долг.

Чуть помедлив, Эбби вздохнула.

– Мы не считаем тебя виноватой, мы же не дураки. Даже до твоего появления… – Она шевельнулась, поправила волосы. – Дэниэл верил, до самого конца, что все еще можно исправить, что все может быть хорошо. А я – нет. Даже если бы Лекси выжила… Думаю, когда в дверях показались твои коллеги, было уже поздно. Слишком многое изменилось.

– Ты и Дэниэл, – сказала я. – Раф и Джастин.

И снова молчание.

– Тут и думать нечего. В ту ночь, в ночь, когда умерла Лекси… все погибло. А ведь спор можно было уладить. Всякое бывало, мы и раньше ссорились, и ничего. Но в ту ночь… – Эбби сглотнула. – До этого у нас было равновесие, понимаешь? Все знали, что Джастин влюблен в Рафа, но это было просто фоном нашей жизни. А я даже не понимала, что я… Может, я и дура, но, честное слово, не понимала, просто считала Дэниэла самым лучшим на свете другом. Наверное, мы могли бы так жить всегда, хоть вечность, а может, и нет. Но после той ночи все изменилось. В ту самую секунду, когда Дэниэл сказал: “Она умерла”, все перевернулось. Все стало ясно, слишком ясно, словно включили яркую-яркую лампу, а зажмуриться нельзя, ни на секунду. Понимаешь?

– Да, – кивнула я. – Понимаю.

– После этого, даже если бы Лекси вернулась, не знаю, как бы мы…

Она умолкла. Я обернулась – Эбби разглядывала меня слишком уж пристально.

– У тебя и голос другой, – сказала она. – И движения другие. Есть у вас хоть что-нибудь общее?

– В чем-то мы с ней похожи. Не во всем.

Эбби кивнула. И, помолчав, добавила:

– А сейчас я тебя попрошу уйти.

Я уже взялась за дверную ручку, но тут Эбби сказала, неожиданно и будто нехотя:

– Вот странная штука…

Уже смеркалось, лицо ее погружалось в полумрак вместе с комнатой.

– Позвонила я однажды Рафу, и он был не в клубе, а у себя дома, на балконе. Было уже поздно. Поговорили. Я что-то сказала про Лекси – что до сих пор по ней скучаю, хоть и… несмотря ни на что. Раф отшутился – мол, слишком бурная у него жизнь, ни о ком скучать некогда, но перед тем как это сказал, перед тем как ответил, он чуть помедлил. Растерялся. Будто не сразу понял, о ком это я. Я-то Рафа знаю, ей-богу, он чуть не спросил: а кто это?

Наверху раздалась веселая трель телефона, следом – шаги.

– Он был пьян, как обычно. И все-таки… не перестаю себя спрашивать: неужели мы друг друга забываем? Вдруг через год-два мы исчезнем друг у друга из памяти, будто и не были знакомы? Столкнемся на улице и не обернемся?

– Без прошлого, – напомнила я.

– Без прошлого. Бывает, – Эбби шумно вздохнула, – я не могу вспомнить их лица. Раф и Джастин – это еще ладно, но Лекси… и Дэниэл.

Она отвернула голову, и на фоне окна четко обозначился профиль: вздернутый нос, выбившаяся прядь.

– Понимаешь, я его любила. И любила бы дальше, насколько бы он позволил, всю жизнь.

– Понимаю, – ответила я.

Хотелось ей сказать, что быть любимым – тоже особый дар, такое же испытание и труд, как любить самому, некоторым почему-то эта наука так и не дается. Но вместо этого я достала из сумки свой экземпляр ксерокопий, пролистала – пришлось чуть ли не к носу поднести, чтобы разглядеть хоть что-то, – и наконец отыскала нечеткую цветную копию той самой фотографии: все пятеро улыбаются на крыльце “Боярышника”, а в воздухе тихо кружат снежинки.

– Вот. – Я протянула ей снимок.

Мелькнула в полумраке ее бледная рука. Эбби отошла к окну, где было хоть немного светлее.

– Спасибо, – сказала она чуть погодя. – Оставлю на память.

Когда я уходила, она так и стояла, глядя на фотографию.