Письмо Чеда было прицеплено скрепкой к размытой фотографии: они вдвоем на берегу озера знойным днем. Она с длинной косой, в мешковатой футболке, застенчиво улыбается, пряча взгляд; Чед рослый, загорелый, с золотым локоном на лбу. Стоит с ней в обнимку, смотрит на нее так, будто не верит своему счастью.
Я сняла копии с фотографий и показаний, а папку отправила обратно Фрэнку, с запиской: “Спасибо!” А на другой день отпросилась с работы пораньше, навестить Эбби.
Новый ее адрес был указан в деле. Она жила в районе Ренела, в студгородке, в небольшом облупленном доме с запущенным газоном и длинным рядом дверных звонков. Я долго стояла на тротуаре, прислонившись к перилам. Пять вечера, она вот-вот придет – привычки меняются медленно; пусть увидит меня издалека, соберется с силами, подготовится к встрече.
Через полчаса она показалась из-за угла, в длинном сером пальто, с пакетами в руках. Лица ее было не разглядеть, но легкую, упругую походку я еще издали узнала. Заметив меня, она отшатнулась, чуть не выронив пакеты, и застыла посреди тротуара, не зная, то ли идти домой, то ли развернуться и бежать без оглядки, все равно куда; наконец, втянув голову в плечи и вдохнув поглубже, направилась ко мне. Вспомнилось первое утро – мы сидели тогда на кухне, и я подумала, что при иных обстоятельствах мы бы с ней подружились.
У ворот она замерла, пристально изучая каждую черточку моего лица.
– Я бы избила тебя до полусмерти, – сказала наконец она.
Вряд ли у нее хватило бы сил. Эбби заметно осунулась, волосы, стянутые в узел, подчеркивали, как заострились ее черты, но не только это в ней переменилось – лицо потускнело, кожа увяла. Впервые за все это время я представила, какой она будет в старости – прямой и жилистой, злой на язык, с потухшим взглядом.
– Есть за что, – ответила я.
– Что тебе нужно?
– Пять минут, – сказала я. – Мы кое-что разузнали о Лекси. Думаю, тебе будет интересно. Может… Не знаю. Может, пригодится.
Мимо пронесся долговязый юнец в “мартенсах” и в наушниках, влетел в подъезд, хлопнув дверью.
– Можно зайти? Или здесь поговорим. Минут пять, не больше.
– Еще раз: как тебя зовут? Нам говорили, да я забыла.
– Кэсси Мэддокс.
– Детектив Кэсси Мэддокс, – повторила Эбби. И, чуть помедлив, повесила на руку один из пакетов и полезла в карман за ключами. – Ладно уж, заходи. А попрошу уйти – уйдешь.
Я кивнула.
Квартирка у нее была однокомнатная, в глубине второго этажа, меньше моей и проще обставлена: узкая кровать, кресло, мини-холодильник, забитый досками камин, у окна крохотный столик и стул; ни кухни, ни ванной, голые стены, пустая каминная полка. Вечер был теплый, но когда я переступила порог, то будто в ледяную воду окунулась. На потолке темнели пятна от сырости, но квартирка сияла чистотой, а в большое створчатое окно, выходившее на запад, лился печальный закатный свет. Я вспомнила комнату Эбби в “Боярышнике” – роскошное, с любовью свитое гнездышко.
Эбби опустила на пол пакеты, скинула пальто, повесила на дверь. От пакетов у нее на запястьях остались красные полосы, как от наручников.
– Не думай, не такая уж она дерьмовая, – сказала Эбби с вызовом, но в голосе сквозила усталость. – Даже с отдельной ванной. На площадке, но тут уж ничего не поделаешь.
– Никакая она не дерьмовая, – ответила я, почти не покривив душой, доводилось мне жить в местах и похуже. – Просто я ожидала… Думала, вам страховку выплатят или что-то вроде. За дом.
Эбби сжала губы.
– Страховки у нас не было. Думали, раз он столько лет простоял, лучше мы эти деньги вложим в ремонт. Идиоты.
Эбби открыла что-то похожее на стенной шкаф, внутри оказалась крохотная раковина, плита с двумя конфорками и два кухонных шкафчика.
– Участок мы продали. Неду. А что еще было делать? Он победил – а может, победила Лекси, или ваша братия, или тот тип, который дом поджег, не знаю. Словом, победили не мы.
– Тогда зачем здесь жить, – спросила я, – если не нравится?
Эбби передернула плечами. Стоя ко мне спиной, она раскладывала по полкам продукты – фасоль и помидоры в банках, дешевые кукурузные хлопья; из-под тоненького серого свитера выпирали лопатки, по-детски беззащитные.