Сходство

И долго еще сидела на матрасе, перебирая в памяти события того дня – что я делала, кроме того, что пошла ва-банк, рискуя лишиться работы? Похмелье, кофе, “Кровавая Мэри”, ссоры. Голос Дэниэла из полутьмы спальни Лекси: Кто ты? Музыка Форе.

Фрэнк, наверное, думал, что запись я уничтожу – достану пленку из кассеты и скормлю домашней бумагорезке, пусть у меня дома бумагорезки нет, но у него-то наверняка есть. А я влезла на кухонную стойку, достала с буфета обувную коробку, где храню документы, и убрала туда кассету, пусть лежит вместе с паспортом, свидетельством о рождении, медкартой и квитанцией за визу. Послушаю когда-нибудь.

26

Спустя несколько недель после операции “Зеркало”, когда я еще возилась с бумагами и ждала решения своей участи, позвонил Фрэнк.

– Отец Лекси на проводе, – сказал он. – Хочет с тобой поговорить.

Щелчок – и тишина, лишь мигает на телефоне красный огонек входящего звонка.

Я перебирала бумажки в дежурке Домашнего насилия. День был ясный, безветренный, время обеда, весь отдел шел валяться на травке – парни закатали рукава, надеясь хоть немножко загореть, ну а я избегала Мейера, тот без конца придвигался ко мне со своим стулом и зловещим шепотом вопрошал, каково это, пристрелить человека, – и я почти каждый день придумывала себе срочную бумажную работу, а на обед уходила как можно позже.

В итоге все разъяснилось проще некуда: на другом континенте молоденький полицейский по имени Рэй Хокинс ушел как-то утром на работу, а ключи от дома забыл. Ключи привез ему отец, бывший полицейский, и пока отдавал ключи да просил Рэя по дороге домой купить к ужину рыбы, по привычке задержал взгляд на доске объявлений позади рабочего стола – преступники в розыске, угнанные машины, пропавшие люди. Да и говорит: “Погоди, где-то я эту девушку видел”. После чего оставалось только просмотреть архив за много лет, пока не мелькнуло наконец то самое лицо.

Звали ее Грейс Одри Корриган, и была она моложе меня на два года. Отец ее, по имени Альберт, работал на небольшой скотоводческой ферме под названием Мерригуллан, среди необъятных безымянных равнин Западной Австралии. Дочь он не видел тринадцать лет.

Фрэнк сказал ему, что дело расследовала в основном я, я же в итоге его и раскрыла. Говорил Альберт Корриган с сильным акцентом, вначале я с трудом разбирала слова. Я ждала миллиона вопросов, но спрашивать он не торопился. Рассказывал сам – о том, о чем я и не додумалась бы спросить. Голос низкий, грубоватый – голос великана, говорил он не спеша, с длинными паузами, будто отвык от разговоров, но рассказывал долго. Тринадцать лет он носил в себе слова, и они ждали этого дня.

Грейси была девочка хорошая. Ума палата, в колледж могла бы поступить играючи, да не хотела, неинтересно ей было. Домоседка, говорил Альберт Корриган, в восемь лет уже ему твердила, что как только ей исполнится восемнадцать, выйдет замуж за кого-нибудь из батраков с фермы, будут вместе вести хозяйство, ухаживать за родителями, когда те состарятся.

– Все-то у нее было расписано. – В голосе его угадывалась тень улыбки. – Говорила, через несколько лет надо будет мне приглядываться к новым работникам – жениха ей присматривать. Говорила, ей нравятся высокие, русые, а если будет горластый – не беда, лишь бы не пьяница. Она всегда знала, чего хочет, Грейси.

Но когда Грейси было девять, мать рожала ее братишку и истекла кровью – доктор не успел до них доехать.

– Грейси была слишком мала. – И по тому, как Альберт понизил голос, стало ясно: эту мысль он обдумывал миллион раз, она впечаталась ему в мозг. – Я едва ей сказал, сразу понял, по взгляду ее понял: слишком она мала. Это ее сломило. Будь она постарше хоть на пару годков, может, все бы обошлось. Но с тех пор ее стало не узнать. С виду вроде такая же – славная девочка, училась хорошо, не грубила. Хозяйство взяла на себя – махонькая, росточком ниже плиты, а рагу тушила на ужин в точности как ее мать. Но что в голове у нее творится, я уже не знал.

Когда Альберт умолкал, телефонная трубка гудела, как гудит морская раковина, когда ее приложишь к уху. Я жалела, что так мало знаю об Австралии. Мне представились красная земля, одуряющий зной, корявые деревца, способные добывать воду из ничего, головокружительные просторы, где можно затеряться насовсем.

В десять лет она в первый раз убежала из дома. Нашлась через несколько часов, на обочине шоссе, – умирала от жажды, плакала злыми слезами, но на следующий год снова сбежала, а еще через год – снова. И с каждым разом убегала чуть дальше. А дома никогда об этом не заговаривала, на расспросы отца отвечала пустым взглядом. Тот боялся, что проснется однажды утром, а ее и след простыл. Летом на ночь укрывался потеплее, зимой ложился без одеяла, чтобы спать чутко и услышать, если скрипнет входная дверь.