— Держу пари, ты счастлива покончить с этим заданием, а, Грейнджер?
Кормак Маклагген, надзиратель Азкабана, высунулся из своего кабинета и с насмешкой посмотрел на Гермиону, пока она проходила мимо, цокая каблуками по кафельной плитке и неторопливо двигаясь по коридору, который, как она уже прекрасно знала, приведет ее в камеру номер 1380.
Гермиона даже не замедлила шаг и не взглянула на него, пробормотав: «Рада, что с тобой покончено».
Грегори Гойл стоял на страже у своей будки перед блоком D и читал журнал по квиддичу, когда она подошла к нему. По мнению Гермионы, это была не очень хорошая должность, но, учитывая все обстоятельства, достичь большего Грегори бы вряд ли смог. За последние двенадцать месяцев, пока она приходила допрашивать Антонина, между ней и Гойлом установилось удивительно легкое взаимопонимание.
— Хэй, Грейнджер, — поприветствовал он, делая шаг ей навстречу, и вежливо помахал рукой.
После того как она в свою очередь поздоровалась с Грегори, он медленно провел палочкой вдоль ее тела, как делал каждый понедельник, чтобы обыскать с помощью магии, ища что-либо, что могло бы помочь заключенному сбежать. Он никогда не находил ничего подозрительного, но, как ребенок, всегда интересовался крошечными предметами, которые ей разрешали приносить.
В самом начале их встреч Антонин попросил ее о чем-то незатейливом — о простых маленьких осколках внешнего мира. Он уже много лет не видел солнца, облаков, ветерка, колышущего полевые травы, и он более трогательно, чем, по ее мнению, способен был Пожиратель смерти, умолял поделиться с ним любыми фрагментами, которые она находила в повседневной жизни.
Однажды это была только что разбитая яичная скорлупа из гнезда малиновки, в крапинку и цвета Тиффани; в другой раз — бордовый лист эвкалипта, сорванный осенним ветром и увиденный ею на прогулке; как-то раз она принесла кусочек флюорита Блю Джон из Дербишира, с чередующимися блестящими полосами цвета индиго, пурпура и золота. Антонин собрал с ее помощью целую коллекцию, которую, по-видимому, с гордостью разложил в ряд у стены напротив своей койки.
— Что принесешь сегодня этому парню? — спросил Грегори.
Гермиона улыбнулась, не в силах злиться на него за любопытство, и вытащила из сумочки маленькую стеклянную вазу с благоухающим английским пионом, лепестки которого были ярко-розовыми, а центр — кремово-желтым.
— Но… это же ненадолго, Грейнджер, — сказал Грегори в искреннем замешательстве.
«Да, как и мое время здесь», — подумала Гермиона с острой обидой.
— А что ты принесла мне?
Она немного печально усмехнулась, копаясь во внутреннем кармане сумки в поисках шоколадного батончика «Кэдбери», который она всегда тайком проносила для Грегори. С одной стороны, этим она пыталась добиться его расположения, а с другой — насолить Кормаку, который не хотел, чтобы Грегори перекусывал в рабочее время.
— Это наша девочка! — одобрительно произнес Грегори, возвращаясь на свой пост и разворачивая конфету. — Заходи. Он будет очень рад тебя видеть, как всегда. Ты знаешь, что к нему никогда не приходят другие дамы, кроме тебя? — явно намекнул он.
— Да, — ответила она, не в силах сдержать горечь в своем голосе. Гермиона подошла к камере Антонина и услышала, как Грегори наложил заклинание, чтобы открыть железную дверь.
«Я знаю», — мысленно добавила она.
========== 2 ==========
— Umnitsa.
После того, как железная дверь тюремной камеры закрылась за ней, Долохов встал со своей койки, где до этого читал, и посмотрел на нее с тревогой, делая еще один небольшой шаг вперед.
Она дрожала и поняла, что не может ответить.
— Гермиона, — выдохнул он, ее имя на губах было радостью и болью. — Что случилось?
Она попыталась взять себя в руки и противостоять его порыву заботы и привязанности.
Он использует тебя, Гермиона. Он играет с тобой для собственного злого развлечения…
Гермиона перетащила складной стул, стоявший в углу, так, чтобы он стоял лицом к его койке. Прежде чем сесть, она вытащила ароматный цветок и протянула ему. Антонин прищурился, не делая ни одного движения, чтобы принять цветок.
— Ты не уйдешь от моего вопроса, kroshka, — предупредил он.
Она втайне лелеяла русские ласковые обращения, которые он имел обыкновение использовать по отношению к ней. «Umnitsa» означало «умная девочка» — похвальный эпитет (от кого-то, несомненно, гениального), от которого она всегда краснела. А этот означал «крошка», как Долохов однажды объяснил ей, ласково намекая на то, насколько она мала по сравнению с его большим ростом.
— Да что ты… как будто ты не избегал всех моих за последний год? — возразила она.
Но Гермиона говорила это без сарказма, только слегка дразня его.
— Я не избегал всех твоих вопросов. На самом деле, я ответил на многие, — поправил он и наконец потянулся за цветком, при этом как будто ненароком касаясь ее руки.