Скитания

Естественно, эти невероятные известия должны были просачиваться из радиорубки. «Кто знает, что за передачи слушали радисты в это время, — думал Гербер. — Военный путч? Просто трудно себе представить…» Поэтому он решил относиться к этим слухам как к обычным гальюнным новостям. Но слухи продолжали распространяться.

Гербер включил приемник. Маршевая музыка — как всегда, перед каким-нибудь важным сообщением. Затем последовало краткое коммюнике: «Покушение на фюрера в Вольфшанце… Взрыв бомбы… Много убитых и раненых… Фюрер жив…» Следовательно, это не гальюнные новости!

Члены команды столпились у громкоговорителя. Несмотря на разнообразные сообщения, никто не мог составить себе ясного представления о случившемся. Что же, собственно, произошло в Берлине? Некий майор Ремер из охранного батальона «Гросс Дойчланд» выступал за решительные действия.

Наконец по радио глухим, слабым голосом сказал несколько слов сам Гитлер. По-видимому, внутри его все еще сидел страх. Дрожащим, как у старика, голосом он воздал хвалу провидению, которое и на этот раз чудесным образом спасло его от гибели.

Во все последующие дни разговоры вращались главным образом вокруг покушения… Стали известны некоторые имена — генералы и старшие офицеры, большинство из них дворянского происхождения, отмечены самыми высокими наградами. «Какая-то небольшая кучка преступных элементов, которая выкорчевывается самым безжалостным образом», — сообщала газета «Фелькишер беобахтер».

Но кучка-то была, по-видимому, не такой уж маленькой. В ночь с 20 на 21 июля по приказу генерала Штюльпнагеля в Париже были арестованы тысяча двести сотрудников служб СС и СД, находившихся в войсковых частях и армейских учреждениях. Тысячу двести одним махом, и при этом не раздалось ни одного выстрела! Судя по всему, между Берлином и Парижем была все же какая-то связь. Однако через несколько часов арестованные были освобождены. Речь шла якобы об «учебном сборе», как заявил генерал. Но кто поверил этому?

Штюльпнагеля вызвали в Берлин. По дороге он пытался покончить жизнь самоубийством, но неудачно. Его начальник генерал-фельдмаршал фон Клюге принял яд. Это было началом целой цепи самоубийств и смертных приговоров, домашних арестов и охоты на участников заговора и лиц, знавших, что он готовится. Но до общественности из всего этого доходило лишь очень немногое. Имперское правительство путем публикации сообщений определенного направления пыталось продемонстрировать свою якобы несломленную силу. На деле же военное положение страны было безнадежным.

Среди команды тральщика с номером VI эти официальные сообщения вызывали по большей части не только возмущение, но и неуверенность и даже отчасти чувство страха. Некоторые, до этого никогда явно не высказывавшиеся по вопросам политики, показали себя стопроцентными приверженцами Гитлера.

— Эти трусы хотели убить нашего фюрера! — заявил с возмущением один из обер-ефрейторов. — Всех офицеров дворянского происхождения надо расстрелять. Всех до единого! — Из их числа он не хотел исключать даже всегда подтянутого офицера, отвечавшего за вопросы национал-социалистской идеологии.

Высказывания о ненадежности армейского командования вновь зазвучали на флоте во весь голос. «Измена», — говорили многие, когда произошла высадка войск союзников в Нормандии. Теперь подобные слухи получили дополнительные основания, хотя при этих высказываниях и требовалась осторожность. Брань в адрес армии была, в общем-то, запрещена. «Подавляющее большинство офицерского корпуса продемонстрировало свою верность фюреру, — говорилось в одном из циркуляров. — Никто не должен позволять себе прямые выпады и оскорбления в адрес генералитета, дворянства, а также армейских частей и учреждений. Что же касается участников путча, то речь идет лишь о небольшой кучке потерявших всякую совесть и честь предателей. Поведение вермахта в целом безукоризненно…»

Уже вскоре после неудавшейся попытки путча командиры всех родов войск, занимавшие высокие и высочайшие посты, поспешили принести спасенному «самим провидением» фюреру заверения в своей преданности. Одним из первых был Эрих Редер. За ним последовал целый хвост адмиралов, командиров береговых служб и командующих эскадр, флотилий и отрядов кораблей. При этом все старались подчеркнуть, что мундир военно-морского флота остался незапятнанным.

Не захотел отставать от всех и Брейтенбах. Он поручил лейтенанту фон Хейде подготовить текст телеграммы. Хейде выстроил всю команду и с большим пафосом зачитал перед строем напыщенный текст.

***

20 июля имело последствия. На первый взгляд довольно невинные — в вермахте ввели так называемое немецкое приветствие. Прослужившие долгие годы на флоте офицеры восприняли этот приказ как противоречащий всем традициям. Считалось, что предложение об этом нововведении исходило от кадровых военных. А как же иначе!