Рядом, по дороге громыхали, скрипели пустые и груженые подводы, запряженные одной, реже двумя лошадьми. Откуда-то сбоку с ревом выкатилась сверкающая черным лаком коляска… без коней. Она двигалась, подчиняясь неведомой силе, фыркая сизыми клубами дыма. Возле большого строения с красным флагом коляска остановилась. Из нее вышел человек в длиннополом армяке с разрезом сзади и прошел по мощеной деревом дорожке в дом. Самокатка взревела и, окутав прохожих противной гарью, рванула с места, как упряжка хорошо отдохнувших оленей. Скитник буквально остолбенел.
Жилище Светланы располагалось на втором этаже громадного сруба. Рядом с ее дверью были еще три такие же с белыми цифрами наверху.
— Корней, тут моя квартира, ее номер «15». Запомни. Пока поживешь у меня, спать будешь на кухне, — по-хозяйски распоряжалась она. — А сейчас печь растопи. Чай вскипятим да картошечки на сале поджарим. Отметим благополучное возвращение. Дрова вон в том сарае, — показала она из окна. — Спички на полке.
— Для трапезы огонь можно токо от огнива запалять.
— Запаляй как хочешь. Да не забудь руки с дороги помыть. Умывальник в углу, полотенце там же.
Корней подошел к окрашенному сосуду, похожему на ведро с длинным носиком. Повернул ручку — полилась вода.
«Умно», — подумал он.
— Лесовичок, с мылом руки мой, — крикнула Светлана, заводя часы.
— С мылом грешно, в нем Никонова зараза. Щелоком руки и тело надобно мыть али просто чистой водой, — отозвался скитник.
Перед тем как сесть за стол с дымящейся в сковороде картошкой, Корней достал из котомки деревянную миску с ложкой и, очистив пищу молитвой и поклонами, стал есть.
— Картошку вилкой едят, — заметила хозяйка.
— Грешно дар Божий острым колоть, — не согласился скитник.
В это время по притихшим улицам понесся малиновый перезвон малых колоколов, поддерживаемый густым басом большого.
— Откуда этот красивый бой?
— Ну ты даешь! А еще верующий! Это же в храме звонят!
Корней подошел к окну. Звон несся от дальней колокольни.
— А в соседнем храме отчего ж не звонят?
— Там склад нашей экспедиции.
— Как можно такое святотатство! — гневно воскликнул скитник.
— Так от него хоть какая-то польза. Попам-то народ дурить и одного храма довольно.
Корней чуть не поперхнулся от возмущения, но смолчал, только желваки заиграли на скулах.
Смеркалось. Светлана подошла к круглому черному «пенечку» на белой стене, щелкнула «курком», и свершилось чудо — прозрачный стеклянный шарик над головой засиял словно маленькое солнышко. В комнату, как по волшебству, вернулся день.
— Как ты это сделала?
— Ты о чем?
— Как ночь превратила в день?
— Эх, лесовичок-моховичок! Это не я, а электрическая лампочка. В ней есть проводок. Когда по нему течет электрический ток, он раскаляется и ярко светит. Понял?
Чтобы не показаться совсем глупым, Корней кивнул.
Утром его разбудило тонкое пиканье, следом приятный женский голос торжественно объявил: «Доброе утро, дорогие радиослушатели. Московское время двадцать четыре часа». Затем в комнате громко заиграли невидимые музыканты и мощно запел хор.
— Господи помилуй! Чур, меня!
Старовер, крадучись, подошел к черной тарелке, из которой неслись все эти необычные звуки. Осторожно заглянув за нее, он ничего, кроме конуса из черной бумаги и круглой железной коробочки, не обнаружил.
Изумлению Корнея не было предела: «Где ж там люди уместились? Эк у них все мудрено! Одно слово — бесовщина. Видать, такая же говорящая коробочка, что Изосим у топографов слушал — „радио“, кажись, называется».
Прошло несколько дней. Попервости, пока скитнику все было вновь и в диковинку, Корней ахал да охал, порой даже терял дар речи от потрясения, но скоро пообвыкся и ему стало неприютно и одиноко в пестром и суетливом муравейнике под названием «город». Его душа рвалась обратно в тайгу, в вольную, а, главное, привычную среду.
При слове «тайга», столь кратком и емком, в воображении людей возникают самые разные картины. Большинству видится мрачная глухомань с мшистыми трущобами, марями, полчищами гнуса. Кому-то несметные запасы древесины и полезных ископаемых, кому-то роскошная охота. И лишь немногие знают, что тайга — это живое существо с чуткой и благодарной душой, наделяющей полюбившего ее человека способностью по-настоящему видеть и чувствовать красоту.
Особенно тоскливо становилось таежнику, когда Светлана уходила на работу и он оставался один. Прибрав в комнатах, Корней садился у окна и, наблюдая за беспокойной жизнью улицы, поджидал свою богиню. Она каждый вечер обещала ему, что скоро поведет в контору экспедиции оформляться на работу, но этот поход почему-то постоянно откладывался.