Скитники

— Замечательно! Так и быть, задание сменю. Чует сердце — месторождение стоящее. Но попрошу никому об этом рудном гнезде не рассказывать и своих всех предупреди, чтоб языки не распускали.

— Вы правы, Валерий Геннадьевич. Да, чуть не забыла: надо обеспечить Чванова запчастями для ремонта самолета.

— Не переживай, сегодня же переговорю с военными. Думаю, помогут. С командиром воздушного полка мы воевали в Гражданскую… Все, иди пиши служебку… Чего стоишь-то?

— Валерий Геннадьевич, вы же знаете — у меня почти все семейные, как насчет аванса?

— Все-то ты умеешь выпросить. — Мужественное лицо начальника досадливо скривилось так, будто ему в рот попала долька незрелого лимона.

— Ну, не для себя же.

— Будет, будет вам аванс! Главное, сами не подведите, а то с меня за самовольство спросят по первое число, могут и партийного билета лишить.

— Не лишат — я в своих выводах не сомневаюсь, — уже выходя, с очаровательной улыбкой отчеканила молодая женщина. В каждом ее слове и движении сквозила уверенность.

Светлана ликовала — осуществлялся ее дерзновенный замысел. В тридцать четыре года она может стать первооткрывателем месторождения золота или, как в экспедиции говорили, «рыжухи». О ней напишут в газетах. Мама будет счастлива, а бывший муж удавится от раскаяния.

Домой она шла сияя от радости. С лету обняла и порывисто чмокнула в щеку оторопевшего Корнея. Он ощутил волнующую упругость молодого, истосковавшегося по мужским ласкам тела, ее горячее дыхание. Кровь ударила в голову, страсть и стремление обладать этой божественной женщиной затуманили сознание. Корней рывком притянул ее и прижал так, словно хотел вобрать в себя:

— Ах ты, душенька моя, пчелка медова!

Не сводя взора с небесной голубизны очей и зардевшихся щек, он повалил Светлану на постель.

— Погоди, погоди… дверь запру, — прошептала она таким дрожащим от возбуждения голосом, что Корней распалился до предела.

Вернувшись, обнажилась и легла рядом. При рассеянном свете низкого солнца, лившемся в окно, лицо ее казалось еще прекрасней. Сквозь длинные ресницы горячо поблескивали глаза, влажный чувственный рот призывно полуоткрыт, крылья носа вздрагивают от нетерпения…

Плотину прорвало… Слившись воедино, они погрузились в бездну наивысшего блаженства. Корней все это время не сводил завороженного взгляда от белых, как молоко, грудей: те ритмично колебались, дерзко выставив вверх упругие розовые соски…

Остывая, разомлевшая и благодарная, Светлана сообщила, что на днях, наконец, вылетают и, не удержавшись, похвалилась:

— Мне дали разрешение на разведку золота. Так мне ваша карта помогла! Уверена, там богатые залежи. Представляешь, скоро нас ожидает триумф! Может, даже орден дадут!

Ошарашенный скитник даже сел:

— Что за карта?

Светлана отмахнулась:

— Да в вашем закутке нашла в грязной тетрадке.

«Там только вещи Горбуна были. Выходит, рылась», — пронеслось в голове Корнея, а вслух сказал:

— Это же воровство! Страшный грех!

— Чурбан ты неотесанный, не для себя же стараюсь. Стране золото необходимо, — ответила Светлана и, поджав губы, обиженно отвернулась.

Утром Корней не смог встать — впервые в жизни заболел. Его увезли в больницу. Два дня метался мужик в горячке. На третий вспотел так, что пришлось менять постель, отяжелевшую от телесной влаги.

Придя в сознание, увидел возле себя людей в белых одеяниях.

«Вот и суд Божий настал», — подумал он, нисколько не испугавшись.

От стоящих архангелов отделился один и склонился над ним. Корней узнал в нем Светлану.

«Она-то как к ним попала?» — удивился он.

Женщина ласково погладила его по жесткой копне давно не стриженных волос и вытерла полотенцем мокрый лоб:

— Ох и перепугал ты нас, Лесовичок. Поправляйся быстрее. В поле пора.

Светлана склонилась и коротко, а Корнею показалось, что этот миг длился вечно, прикоснулась к его губам.

Когда скитника выписали из больницы, на него жалко было смотреть — стаял, как свечка в жаркой бане. Болезнь, а в большей степени понимание, что Светлана совсем не волшебное создание, а существо грешное и алчное, заметно остудили владевшую им страсть. В забытье ему было видение, точнее сказать, слышал голос отца: «Ох, тяжко мне, тяжко глядеть, как малые плачут». Очнувшись, подумал: «Сам же ниточку оборвал. Смертный грех совершил и нет мне прощения. А настанет смертный час, волосатая, рогатая образина крюком железным зацепит и прямиком в преисподнюю утащит на муки вечные. Так мне и надо!»

На столе, накрытом белой простыней вместо старой изрезанной клеенки, его ожидали пирожки с земляничной начинкой, красиво сложенные на большом блюде, вазочка с конфетами «подушечки» и чайные приборы на двоих.

Видя, как страдает, разрывается душа Корнея, женщина решила лаской и заботой отвлечь его от тяжких дум и приглушить угрызения совести.

— Мы к сладкому не привычные, — отвел он руку хозяйки, пытавшейся положить ему в чашку сахар.

После чаепития, прошедшего в абсолютном молчании, Светлана предложила:

— Одевайся, покажу кое-что. Такого ты еще не видел.