Скитники

Заметно было, что дед утомился. Он вытянулся на шкурах, прикрыл очи и долго лежал так, не шевелясь. Корнею даже показалось, что старец задремал.

— Деда, — тихонько позвал он.

Никодим приоткрыл глаза, вопрошающе поглядел на внука.

— Знаешь, кого я повстречал за Южным хребтом? Ни за что не угадаешь! Твоего давнего знакомца Лешака! Кланяться тебе с почтением велел.

— Боже мой! А я уж, грешным делом, думал, давно пропала его головушка. Уж больно отчаянный был. Прелюбопытнейший человече!

— Чудной он какой-то.

— Поживешь столько лет один — поневоле чудить начнешь.

— Так это не все новости. Я привел в скит, не поверишь — двоюродного племянника князя Константина!.. Вот тебе истинный крест. Дюже благочестивый и даровитый человек. Веру нашу знает и почитает необыкновенно.

— Вот обрадовал. Сие добрый знак! …Эх, Корнейка, так хочется встать и выйти на простор, под яркое солнце, свежий ветер. Пожить бы еще годка два. Да не суждено, похоже… Итак, слава Богу, летами не обижен…

На щеку старца выкатилась крупная слеза…

— Корнюша, все припоминается в последнюю минуту… Тяжело умирать без покаяния… Душно мне, дружок… прости, ежели что не так…

Сказал и отошел в мир иной. И, странное дело, даже ветер стих, словно уловил, что произошло горе великое, и смирением своим следует выразить сострадание.

Скорбел Корней безмерно, ибо любил деда всем сердцем. Любил нежно и глубоко. Он потерял человека, близкого не только по крови, но и по духу. Потерял мудрого учителя, лучшего друга.

Оглушенный горем, парень долгое время никого не хотел видеть, ни с кем не желал разговаривать. Как вспомнит деда, так сердце в клочья рвется.

Пытаясь отвлечь сына, Елисей увещевал:

— Не кручинься, сынок. Плоть бренна, дух вечен. Настанет время, коли будешь жить по совести и чести, с дедом на небесах, даст Бог, опять свидишься. А сейчас надо побороть дух уныния и скорби, ибо в таком состоянии сердце человека слабеет и может попасть под власть диавола, внушающего, что ты оставлен Богом. От этих мыслей человек теряет силы… Недаром говорят «Железо ржа поедает, а сердце печаль». Сходил бы ты к водопадам. Сам знаешь — вода облегчение душе и живость телу дает.

Добравшись до ревущего каскада, Корней поднялся на скалистый мыс. Порывы ветра обдавали влажной пылью.

Сбегавший с гор прозрачный поток, достигнув отвесного уступа, срывался вниз жемчужной лентой, распадавшейся в воздухе сначала на крупные, а чем ниже, тем все более мелкие искристые гроздья. Исчезнув в клокочущем котле, они выныривали уже белопенными хлопьями и с панической торопливостью устремлялись к следующему сливу. Некоторые, по воле затейливого течения, заходили в заливчик, где, сбиваясь в большие и малые флотилии, важно кружились друг за другом. Иные «парусники» вновь выплывали на основную струю, и неслись дальше. А сверху на смену беглецам спешило свежее подкрепление.

Размеренное круженье хлопьев пены притягивало, завораживало взор. Корнея вдруг осенило: ведь и в жизни во всем так. Одни уходят, на смену им приходят другие. Рушатся на землю старые деревья, а на сдобренной ими почве поднимается еще более сильная и густая поросль. Так устроен мир. И ничего в этой череде не изменить, у каждого своя судьба, свой час. От этой мысли ему как-то сразу полегчало.

Корней разделся. Но не поплыл, как обычно, а, пройдя под уступом, встал под слив. Низвергающаяся вода сотрясала тело, массировала каждую мышцу, наполняла силой. Хлесткие, упругие удары как бы выбивали, выдавливали из него горесть и печаль. Они, казалось, стекали вместе с эластичными струями на каменное дно, а взамен им со свежей водой вливалось острое желание жить.

После такого омовения Корней почувствовал себя заново рожденным. Он понял, что жизнь не остановилась, что нужно действовать и что лучшей памятью о деде будет продолжение начатых им дел.

По дороге в скит Корней решил просить отца засылать сватов к родителям Даренки.

ЗАВЕЩАНИЕ МАРКЕЛА

Шли годы. Спустился с гор и вскоре помер Лука-Горбун. Из первооснователей, выходцев Ветлужского монастыря, в живых оставался лишь высохший до невесомости самый молодой из них Тихон и согбенный бременем старости длиннобородый, с облысевшим черепом Маркел. Большую жизнь Царь Небесный ему даровал — хранил старца уже восемьдесят седьмой год. А из собранных в Сибири молодиц-супружниц кряхтела на этом свете одна Марфа — теперь уж древняя старуха.

Женился на Даренке и обзавелся ребятней Корней. Григорий с Ефимьей поселились в пристрое к дому наставника. Вскоре и профессор ввел в дом хозяйку — овдовевшую тетку Корнея, бойкую, юркую и всегда веселую Анастасию. Выросла и стала невестой проворная охотница — Ефимья.

Маркел, совсем ослабевший глазами, частенько просил домочадцев почитать вслух книги, в том числе из монастыря принесенные и Никодимом писанные. Слушая последние, старец невольно изумлялся, сколь подробно и верно описал его друг историю общины, сколь глубоки и точны его умозаключения и наблюдения.