Читаем Скитники полностью

Предания и заветы старины в скиту хранились по-прежнему бережно. Послушание старшим не ослабевало и даже, наоборот, укреплялось. В душах молодых не было места сомнениям, колебаниям. Истины веры они впитывали с молоком матери, и никто и ничто не могло их пошатнуть. Жили, одним словом, по заветам истинного православия, оберегавшим их от соблазнов и недугов. Довольствовались, как и повелевал Создатель, малым.

— Воля старцев — святая воля, — считали в общине.

Но время неумолимо. Зимой, после Рождества Христова, слег-таки белобородый Маркел. Изрытое морщинами лицо старца еще более сморщилось, туман просочившейся смерти погасил взор. Иногда наставник приоткрывал глаза и начинал говорить слабым, но внятным голосом находившимся при нем неотлучно Григорию и Ефимье:

— Ухожу из этой жизни счастливым: с Божьей помощью все наказы святого великомученика Константина исполнил, не отступил ни на шаг. И людей через Сибирь провел, и скит основал, и реликвии заповедные сберег. И живем мы в мире, согласии. Рад также, что могу передать общину в руки надежные. Полагаю, тебя, Григорий, братия определит наставником.

Профессор от таких слов несколько сконфузился:

— Спасибо, отец Маркел, на добром слове, но верно ли то будет? Знаю, что люди не считают меня чужим, но в общине и кроме меня есть немало достойных.

— Спорить не будем. Братия сама решит. Но я так долго живу, что наперед все вижу. И люди не слепые… Хорошо, что вы дружны с Корнеем. Он, конечно, бывает, чудит, но более верного человека не сыскать…

Порой старец замолкал, и лицо его то расплывалось в улыбке, то вдруг становилось озабоченным, брови сдвигались так, что между ними пролегала глубокая морщина. Григорий понимал, что настоятель в такие минуты уносится в своих мыслях далеко. Подтверждая его догадку, Маркел, ни к кому не обращаясь, тихо с чувством произнес:

— Слава Создателю, дозволил пожить полный срок!.. Во всем ли я поступал верно?..

— Видит Бог, много испытаний ваша община претерпела, но не зря вы жили в строгости, — вклинился в размышления старца профессор. — Вам ведь неведомо, а я зрел, как красные богоненавистники кресты сбивали, богохульствовали, прах прародителей оскверняли. Дошли до разрушения храмов Божьих. Почтительную речь славянскую изгадили словами постыдными, охальными… Не может Господь бесконечно терпеть такого блуда в умах детей своих. Боюсь, дорогой будет расплата.

— Истину молвишь, — прошептал старец. — Верую, что первородное православие станет скоро близко и понятно сердцу каждого россиянина. Придет час, встанут на путь праведный заблудшие по неведению и возродится первоисточное православие на всей многострадальной земле российской… Помните, что покуда Чудотворная икона Святой Троицы в нашем скиту хранима, до той поры и мы будем хранимы Создателем. Берегите ее. Чую, глас Божий грядет, и от него утверждение старой веры праотцов наших последует…

Высказавшись, Маркел оправил разлохматившуюся бороду и расслабленно вытянулся на шкурах.

Ближе к вечеру старец послал за своим крестником Корнеем. Тот явился немедля и, отряхнувшись от снега, встал подле лежанки.

Маркел подслеповато улыбнулся:

— Это ты, Корнюша? Послушай мое отеческое слово. Сказать много хочу, но смогу ли?.. Пора настала и мне предстать перед Божьим судом… С дедом твоим достойно вели мы общину сквозь все испытания, во славу Господа. Теперь настает ваш черед… Прости, коли чем обидел вольно иль невольно… Строг был потому, что отвечаю за вас перед Богом…

Осенив Корнея с Григорием двумя перстами, старец, смиренно глядя на лик Христа, замер, готовясь к праведной кончине. Лоб увлажнился и он подал голос напоследок, языком уж чуть ворочая:

— Обо мне не скорбите. Ежели окажет Создатель милость — примет в рай, буду пред Ним вашим ходатаем… Коль придет беда — не сдавайтесь. Боритесь до последнего вздоха… Праздность растлевает… Избегайте ссоры и вражды…

В этот миг по лицу наставника пробежала тень смутного беспокойства. Он силился вспомнить и сказать еще что-то очень важное, но мысль ускользала от него, как вода сквозь пальцы. Глубокие морщины расправились, и на лик праведника легла печать особой, свыше данной благодати…

Все имеет свой конец. Рождение — дело случая, а смерть — закон. Смерть же праведника — это еще и шаг в бессмертие.

* * *

Как и предвидел достопочтенный Маркел, братия единодушно определила Григория своим наставником. Преемник строго следовал заветам старца и ладно вел скитское хозяйство в нетронутом заповеднике старой веры. Нарушить установленный порядок было для него невозможным делом. Ни одна неприязненная мысль, ни одно ядовитое слово ни разу не коснулись старолюбцев. Старикам, детям первоскитников, разменявшим кто шестой, а кто и седьмой десяток, утешительно было видеть усердие нового праведника к делам общины и почтение к ее основателям.

Шел 1935 год…

<p>ЗОЛОТО АЛДАНА</p>

Старообрядцам с почтением

и любовью посвящаю

<p>ЧАСТЬ ПЕРВАЯ</p>

Рай там, где вера

<p>ИСПЫТАНИЕ</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза