Читаем Скитники полностью

Причину нового каприза Глухоманки выяснила вездесущая ребятня, ходившая удить рыбу к Воротам. Оказывается, река, промыв в склоне хребта проток в пещеру, ушла в подземное русло, выходя, как много позже узнали скитники, мощным ключом прямо со дна Большой Реки. Старое же русло Глухоманки ниже Ворот с десятками мощных порогов обнажилось и превратилось в сухую ленту, состоящую из череды громадных валунов и каменных уступов.

<p>ВЕРНЫЕ ПРИСЯГЕ</p>

Настало время познакомить читателя с обитателями выросшего в семидесяти верстах от скита крохотного поселения. Для этого нам придется на время вернуться в август 1922 года…

Исковерканный колеями, копытами и тяжелыми сапогами Охотский тракт после затяжных дождей за ночь подветрило. Лошади шли ходко, хотя и тянули вполсилы. Объезжая обоз из конца в конец, краснолицый ротмистр[72] Пастухов окидывал его беспокойным взглядом маленьких зеленоватых глаз и, то и дело поторапливал служивых:

— Побойчей, братцы! Запаздываем. Коли к вечеру догоним голову, всем по чарке выдам! — при этом выразительно хлопал по притороченной позади седла суме.

Его щедрость была объяснима. Обоз отстал от головного отряда из-за его гнедой кобылы — Фроси. Та ожеребилась прямо на марше. А полковник Степанов еще в Охотске[73] всех предупредил: «Брюхатых лошадей в поход не брать». Да как оставишь боевую подругу чужим людям в столь ответственный момент? Седьмой год служила она ему верой и правдой и ни разу не подвела! Новорожденного сосунка пристроили на кошме за ящиками с патронами.

Передней подводой правил здоровущий бородач — Иван Дубов. На нем шинель Забайкальского казачьего войска с желтыми погонами, туго перетянутая портупеей, на боку шашка, на лобастой голове — темно-зеленая фуражка с желтым околышем. Черная борода такая пышная и дремучая, что в ней, на зависть многим, тонули не только губы, но и глаза. Этот тридцатидвухлетний казак обладал такой недюжинной силой, что в рукопашном бою штыком и прикладом уложил четверых германских солдат и, взвалив на себя трофей — тяжеленный станковый пулемет, принес его в свои окопы, за что и получил медаль Святого Георгия, которой очень гордился и никогда не снимал.

Рядом с ним, положив драгунку на колени, сидел бравый казак Федот Шалый: рябоватый, пухлощекий, рослый, но помельче в кости, односелец. Тоже с бородой, но пожиже, вихрастым белобрысым чубом, упрямо выбивавшимся из-под щегольски сдвинутой набекрень фуражки с треснувшим козырьком. Что-то подкупающее было в его хитровато — задорной улыбке, открытом взгляде. Оба — потомки семейских[74] староверов — первых переселенцев на мерзлые земли Восточной Сибири. Их предки уже больше двух веков жили в этих размашистых краях.

Глухая, непроходимая тайга, могучие косматые хребты, увенчанные снежными гребнями, вздымавшимися до самых небес, перекрывавшие путь из матерых российских земель к Тихому океану на протяжении шести тысяч верст, делали эти земли почти недоступными. Но перед упорством и выносливостью казаков, неудержимо торивших дороги на восток, ни горы, ни чащобная тайга не могли устоять. Они даже умудрялись волоком перетаскивать тяжеленные струги через высоченные горные перевалы.

Прокладывали по берегам рек дороги. Ставя избы, раскидывали селения. И гордость за ширящееся Отечество была для бесстрашных землепроходцев практически единственной наградой за неимоверные испытания, которые выпали на их долю в те давние времена на пути к Ламскому[75] морю.

— Ну и дорога?! Навроде нашей нонешней жизни: разбитая и покалеченная, — бубнил в бороду Дубов, сворачивая цигарку.

— Эт ты, Вань, верно подметил. Что жизнь, что дорога одинаково порушены… Дай дымнуть!.. Метится мне, что в пятнадцатом году тракт куда лучше был.

— Ты-то откель знашь?

— Мобилизованных в Охотск дважды к пароходам сопровождал. Да и к деду, что на Караульном начальствовал, в детстве с отцом ездить доводилось, — ответил Федот, то и дело настороженно поглядывая на хмаристые тучи, толпившиеся над дальними хребтами. Остроконечные пики уже пропороли самые брюхастые и из них тянулись к земле кривые мутные завесы. — Коли дождь сызнова затеется, худо нам придется, — добавил он и, с блаженством вобрав через нос воздух, остро пахнущий кисловатым конским потом, соскочил с козел и зашагал рядом с подводой, разминая затекшие ноги.

Тракт, пролегавший по хребтине увала, уперся в отрог, покрытый гранитными развалами, и стал спускаться вдоль ключа. По нему обоз должен был выйти на обширную падь, где до 1906 года располагался казачий пост «Караульный камень» с постоялым двором — желанным и гостеприимным приютом для проезжавших здесь путников. Назвали его так, по всей видимости, из-за того, что пост прилепился к щербатому утесу, по бокам которого торчали, будто часовые, каменные останцы. В 17–18 веках, когда Охотск был опорной базой для экспедиций по Дальнему Востоку и в Северную Америку, в нем вовсю кипела придорожная жизнь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза