Скитники

Когда в гарнизоне появилось пять супружеских пар и встал вопрос – где жить? – казаки сразу принялись за дело. Свалили на склоне горы, прямо напротив землянок, кондовые кедры. Обрубив сучья, спустили хлысты по каткам вниз. Ошкурили, окантовали. Мастерски выбрали четвертя, срубили в верхнюю чашу углы с выпуском.

На нижние же венцы использовали лиственницы, спиленные на болоте в полнолуние. Такие бревна не поддаются гниению и, делаясь с годами все крепче, служат веками.

Офицеры в этих делах были только на подхвате: принести, подать, подержать. Из них лишь есаул и мичман умели управляться с топором.

Собрали на мох два первых сруба-крестовика. Больше в первую осень не успели. Двускатные крыши на них возвели тесовые. Окна для тепла прорубили маленькие, в два бревна высотой. Дубов украсил их наличниками с долблеными узорами. Для пола и потолка напилили плах. Из дикого камня сложили большие печи. Напротив устья оборудовали закуток для готовки еды. За боковой стеной печи устроили помост для спанья, выше – полати. Посреди горницы поставили стол. Вдоль стен неподвижно укрепили широкие лавки, над ними, выше окон, полки для мелких предметов домашнего обихода. Двери, чтоб не пробил мороз, обили с двух сторон шкурами.

В следующее лето поставили еще четыре избы. Всего получилось шесть: пять для семейных и одна, побольше, для холостяков. Поселение, по предложению поручика, обнесли для порядка и безопасности заплотом: ему хотелось, чтобы их гарнизон походил на настоящую русскую крепость.

У домов на припеке весной копали гряды. Сажали лук, редьку, картошку. Дубов собрал в лесу несколько пчелиных роев и расселил их в заранее подготовленные колоды. К осени соорудил для пчел омшаник. Кроме того, вблизи полян, богатых медоносами, выдолбил в нескольких кедрах полости. Место, через которое вырубал дупло, плотно закрывал деревянной вставкой. Вовнутрь вешал остатки сот. В период роения пчелы-разведчики быстро находили надежные, теплые жилища и приводили в них рои. Уже следующим летом меду накачали столько, что с десяток пудов выделили на обмен с Василием.

Зверя тоже добывали в достатке. Чтобы шкуры не пропадали, казак Шалый стал их выделывать, а его супружница Ульяна – шить из кожи для обитателей гарнизона одежду и обувку. Как-то Федот выделал шкуру добытого в берлоге медведя и попросил Ульяну сшить из нее душегрейку, но та отказалась, замахала на него руками:

– Чур , тебя, чур! Наденешь шкуру медведя, за тобой его дух ходить будет. Накажет за то, что убили амаку. Не надо носить шкуру медведя, худо нам будет.

Купцу Сафронову в обмен на мануфактуру, соль и инструмент они теперь кроме даров тайги сдавали излишки сыромятины и меховую одежду.

Про патроны уже и не поминали. У купца всегда был один ответ: «Шхуна не пришла», и для пущей убедительности он, горестно вздыхая, широко разводил руками. Белогвардейцам же ссориться с якутом не хотелось. Он хоть и обдирал их, как липок, но необходимым обеспечивал. Что ни закажешь, все доставит.

Порой гарнизонных все же посещали робкие мысли о том, чтобы выйти, сдаться на милость властям. Но после рассказов якута о том, какие суровые приговоры выносят даже тем, кто всего лишь сотрудничал с белыми, мысли эти быстро улетучивались. Люди понимали, что купец может и приврать, чтобы не потерять выгодных покупателей, но все равно было боязно.

Оставшиеся без женщин уже на второй год стали просить якута привезти и для них невест, но тот упорно отказывал.

Особенно донимал купца ротмистр.

– Василий, выручи! Окажи милость – мне хоть косую, хоть кривую. А то ведь помру, так и не посеяв семени, как будто и не жил на земле. Страшно мне это. Сколько скажешь, уплачу, выручай!

Но якут, против обыкновения, был тверд и непреклонен. Дело в том, что один из его должников пожаловался участковому милиционеру: мол, Сафронов Василий дочь-красавицу на год взял за долги и никак не отдает. Еле выкрутился. Пришлось самому одаривать жалобщика, чтобы тот говорил, что дочь нашлась, у больной тетки живет, смотрит за ней. Тогда Василий не на шутку струхнул и дал зарок больше живым товаром не заниматься.

*

У Антона Хлебникова отец был священником, и тому с малых лет вплоть до кадетского училища приходилось замещать то заболевшего пономаря, то подьячего, то звонаря, и постоянно петь на клиросе. Привыкший к твердым церковным порядкам, юнкер и здесь старался регулярно выполнять установленные обряды, читал ежедневные псалмы, молился за здравие обитателей гарнизона. Постепенно к нему начали осознанно присоединяться и другие. На главные престольные праздники собирались, как правило, в доме командира.

Перед рождением первого младенца срубили ладную часовенку. Лосев отнес в нее свой походный складень. Вместо лампадки повесили плошку с фитильком из скрученных прядок лишайника и в дальнейшем каждое воскресенье вели службу там.

По первости это воспринималось как привычные офицерские собрания. Но юнкер, знавший наизусть почти все Евангелие, всегда к месту рассказывал что-нибудь из жития святых, пел красивым голосом псалмы. Так исподволь и служба по чину наладилась.