Скитники

Небольшой струг заложили в конце апреля в семи верстах от гарнизона, на берегу речки, несущей свои воды в Ламское море. Лес для постройки готовили там же. Чтобы не тратить драгоценное время и силы на переходы, ночевали на «верфи». Из наносника – сухих стволов, выброшенных на косу половодьем в предыдущие годы, – соорудили временную хижину.

Вставали чуть свет. Работа в предвкушении новой жизни спорилась. Доски для бортов и брусья для остова будущего судна распускали на козлах. Брусья партиями складывали в яму, обмазанную глиной и заполненную речной водой. Потом на большом костре докрасна калили валуны и сталкивали их в водоем. Пробыв в горячей воде с полчаса, лиственничные брусья становились мягкими и податливыми. Из них тут же гнули каркас, а согнув, укладывали под напряжением в тень для просушки. Когда брус высыхал, он сохранял установленный изгиб навечно.

Работалось весело, дружно. И как-то так выходило, что любое дело, любая деталь, заготовка получались с первого раза. Казаки были отменными плотниками и управлялись топором не хуже, чем шашкой. Доски в борта легли одна к одной, словно влитые. Установили и мачту. Квадратный парус приготовили, но решили пока не ставить – на речке в нем нужды не будет. Когда струг немного подсох, его просмолили: дно сплошь, а борта по стыкам. На края бортов приладили упоры для весел-гребей.

Команда состояла из семи человек: штабс-капитан Тиньков, есаул Суворов, ротмистр Пастухов, мичман Темный, прапорщик Орлов, юнкер Хлебников и два унтер-офицера – близнецы Овечкины.

Отплыли в Вознесение, что на сороковой день после Пасхи. Большая вода понесла струг встречь солнцу с такой скоростью, что экипажу оставалось только, налегая на греби и кормовое весло, огибать лобастые камни, торчащие из покрытой упругими завитками водоворотов реки.

Специально пришедшие проводить товарищей казаки вместе с Лосевым и его женой едва успели прощально махнуть, как струг с пассажирами и мичманом, гордо восседавшим на корме в полинялой фуражке с золотым крабом на околышке, скрылся за поворотом.

– Ой, страх какой, – с дрожью в голосе прошептала Соня, прижавшись к мужу, чем вызвала у него некоторое замешательство: жена его отличалась сдержанностью и невозмутимостью. Казалось, не существовало такого события, которое могло бы взволновать ее, а тут вдруг столько эмоций.

Поначалу Лосев относился к супруге как к домработнице. Он устал от неустроенности быта, но в душе его все еще теплилась надежда на встречу с семьей, оставленной во Владивостоке. Однако молодая якутка так заботливо и ненавязчиво ухаживала за ним, что он постепенно всей душой привязался к ней.

*

В первый день, благодаря высокой воде, экипаж прошел почти шестьдесят верст – прибрежные виды менялись с калейдоскопической быстротой. Мелькали каменные оскалы утесов, ощетинившиеся лесом крутые скаты, склоненные к воде деревья. Возбужденные необычностью обстановки и удачным началом сплава, офицеры (пятеро из них впервые плыли на судне) то и дело нахваливали мичмана за хорошую идею. Пешком, пусть даже с лошадками, они в лучшем случае прошли бы не более тридцати верст, да еще умаялись бы вусмерть. А тут благодать – река несет так, что едва успевали рулить.

На следующий день после полудня послышался необычный, нарастающий гул. Мичман встревожился – догадывался, что это может означать. Отдав команду грести к берегу, сам влез на поперечину мачты. С нее попытался разглядеть, далеко ли пороги, но утес закрывал обзор. Скорость течения нарастала, и гребцы, хотя и прилагали все силы, не могли вырваться из стремнины. За утесом русло выпрямилось, и река, словно стрела, выпущенная из туго натянутого лука, устремилась туда, где поток, обрываясь, исчезал в клубах водяной пыли.

Путники оцепенели от ужаса, вперив немигающие взгляды в приближающиеся «ворота», – теперь оставалось только ожидать, чем все завершится. Один юнкер пал на колени и, осеняя себя крестным знамением, стал молить Николая Угодника о помощи.

Могучая сила тем временем стремительно несла неподвластный людям струг.

– Держись, ребята! Авось не пропадем! – прокричал штабс-капитан, но его голос потонул в сплошном реве низвергающейся в пропасть воды. Судно, распластавшись раненой птицей, на миг зависло в воздухе и, сверкнув мокрыми боками, рухнуло в белесую от поднимающихся клубов водяной пыли «глотку дьявола» и исчезло в бесновато-кипящем котле, из которого непрерывно выкатывались и мчались дальше тугие пенистые валы. Они и вынесли вместе с клочьями пены расщепленные доски – все, что осталось от крепкого судна.

Цепляясь за обломки, офицеры один за другим выгребали к песчаной косе. Выбравшись из воды и откашлявшись кровью, бежавшей из разбитого рта, юнкер Хлебников опустился на колени и поцеловал землю, шепча слова благодарности милостивому Николаю Угоднику. Вскоре и остальные один за другим, мокрые, в ссадинах и кровоподтеках, выползли и сгрудились вокруг мичмана.

– Знатно искупались?! – прокричал он, пересиливая рев водопада.