Читаем Склифосовский полностью

Как бы ни звали на самом деле доброго «дядьку», но если Владимир — старший сын великого хирурга, о чем тоже повествуют различные материалы, то речь не могла идти об «отце и матери». София Александровна не являлась его матерью, он был сыном Елизаветы Георгиевны. Правда, эта неточность уже становится мелочью, по сравнению с тем, что дата смерти Володи Склифосовского — тоже имеет варианты. В многих статьях и кратких биографических справках повторяется 1900 год. А Модест Ильич Чайковский, брат великого композитора, сообщает совершенно другую дату — 25 января 1890 года. Кстати, история знакомства Владимира с Петром Ильичом Чайковским достаточно интересна сама по себе. Ее описывает Александр Николаевич Познанский в своей книге «Чайковский» из серии «Жизнь замечательных людей».

В апреле 1889 года композитор путешествовал из Лондона, где у него были гастроли, в Тифлис к брату Анатолию. Ехать решили морем: через Марсель, Константинополь и Батум. По словам Познанского: «На пароходе он завязывает случайное знакомство, оставившее глубокий след в его памяти. Читаем в письме Модесту 8/20 апреля из Константинополя: „Вместе со мной ехали двое русских: 14-летний мальчик Владимир Склифосовский (сын оператора[102] и состоящий при нем студент Московского университета Германович, оба прелестные субъекты, с которыми я страшно сдружился“. В биографии брата Модест отмечает, что Володя Склифосовский „был феноменальным по очарованию и по способностям, но, к несчастью, смертельно болезненным мальчиком“. С 1 по 9 апреля композитор записал в дневнике: „Симпатичный юноша Склифосовский и студент“; „Склифосовский и его студент были все время больны; только днем недолго было им лучше“; „Склифос[овский] и студ[ент] гуляли по палубе“; „Склифос[овский]. Студент. Оба здоровы“; „Константинополь. С Германовичем и Володей в город… На пароходе. Болтовня Володи среди ночной тишины“; „проснулся с головной болью и весь день был[о] не по себе. Перевоз вещей Вол[оди] и Герм[ановича] на Цесаревича[103]. На русском пароходе. Позволено ночевать моим юным друзьям. <…> На Цесаревиче. Шампанское. Прощание с милыми двумя друзьями“; „мне и хорошо и как-то грустно. Жаль, не слышать более болтовни Володи, его веселого смеха и фистулы Германовича“».

Очевидно, Владимир произвел на Петра Ильича очень сильное впечатление. «Как бы в предчувствии, — писал Модест Ильич, — что ему не суждено более видеться на земле с необычайным по развитию и симпатичности Володей Склифосовским (он скончался 25 января 1890 года), Петр Ильич после прощания с ним вернулся на пароход и там долго плакал. <…> Узнав о его кончине, он тосковал, как по родному».

Странно было бы представить, что брат и биограф знаменитого композитора ошибся в датах на целых десять лет. Подтверждением правоты Модеста Ильича является и тот факт, что Чайковский в 1893 году посвятил памяти Владимира Склифосовского «Элегическую песнь» для фортепиано. Правда, на сохранившемся автографе нот нет даты, но сам Петр Ильич умер в 1893 году, стало быть, никак не мог написать эпитафию человеку, умершему в 1900-м.

А если Володя скончался в 1890-м, то не только Катеринич, но даже и Бельгард уже не попадают в историю о замыслах террористов. Нет, конечно, того же самого Бельгарда могли «заказать» и на пути к губернаторству. И сам Володя мог совершить самоубийство по другой причине, — например, из-за какой-нибудь тайной связи, которая могла бы опорочить семью или просто расстроить отца. Ведь судя по описанию, в юноше присутствовало нечто необычное, да и Чайковский чаще всего обращал внимание на молодых людей определенного склада. Разумеется, это не более чем предположение, вызванное странностями и нестыковками в данном вопросе, никаких данных не существует.

Кстати, могила Владимира подтверждает официальную версию, согласно которой шестнадцатилетний юноша скончался от чахотки. Он похоронен на пригорке в ограде Яковецкой церкви, а самоубийц даже не отпевали и уж точно не могли предать земле рядом с храмом. Но ведь легенды не родятся на пустом месте. И бывали случаи, когда родственники скрывали факт самоубийства, чтобы все-таки похоронить умершего достойно.

Бесспорно, в этой истории одно: Владимир был яркой личностью и его смерть не могла не повлиять на Николая Васильевича. Вот только действительно ли именно она убила нашего героя, как иногда пишут в биографических справках?

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное