Склифосовский

Отдельно стоит сказать о сберегательном лечении — принципе, которого Николай Васильевич всегда придерживался в своей военно-полевой хирургической практике. Речь идет о лечении, направленном на сохранение травмированного органа, в противоположность ампутации. Не нужно быть медиком, чтобы догадаться: этот путь не самый легкий. Для хирурга часто бывает гораздо проще отрезать изуродованную конечность, чем «собирать» ее по частям, рискуя нагноениями и гангреной. Склифосовский в таких случаях всегда думал не о врачебной технике, а о людях, о их дальнейшей судьбе и делал все возможное, чтобы человек не остался инвалидом.

Человечность удивительно гармонично уживалась в нем с любопытством исследователя. Наш герой являлся истинным примером прогрессивного начала. Находясь в боевых условиях в буквальном смысле, он не ограничивался привычными технологиями, если те казались недостаточно совершенными. Ему удавалось придумывать новые способы оказания помощи раненым, спасая тем самым тысячи жизней. Именно Склифосовский внедрил использование в военно-полевой практике неподвижной повязки, что в целом позволило сократить число ампутаций. В лечении раневого процесса он тоже оказался среди новаторов, например активно применял обеззараживающую повязку Листера[69], речь о которой пойдет чуть позже. Хрестоматийную корпию, часто служившую рассадником микробов, Николай Васильевич заменил гигроскопической ватой. Также он оставил после себя много мелких, но крайне полезных изобретений, вроде карболизированной струнной нити (кетгут) для перевязки артерий. Многие раненые наверняка с благодарностью вспоминали его легкую и неподвижную войлочную повязку в сочетании с подкрепляющими лубочными шинами (снаружи) для фиксирования отломков костей при транспортировке раненых в горной местности. А коллеги с его легкой руки начали использовать марлевый крахмальный бинт для укрепления готовых проволочных шин при огнестрельных переломах конечностей. Эта конструкция очень помогала лечить сложные травмы в госпиталях, а еще более безопасно перевозить раненых водным путем и по железной дороге.

Как человек поистине выдающегося масштаба, Николай Склифосовский имел смелую гражданскую позицию и, подобно своему кумиру и учителю Пирогову, не боялся критиковать некоторые действия правительства, касающиеся медицинской помощи во время войны. В своих печатных работах «В госпиталях и на перевязочных пунктах во время Русско-турецкой войны» и «Наше госпитальное дело на войне» он доказывал, что военно-медицинской службой должны руководить не чиновники, а специалисты в области военной медицины. Также выступал против роскоши госпиталей Красного Креста, имевшего большие материальные возможности, считая, что на войне все госпитальные учреждения должны быть одинаковыми.

Нельзя утверждать, но вполне возможно, что император Александр II прислушивался к его мнению даже больше, чем к мнению Пирогова, которого невзлюбил за уже упоминавшиеся воскресные школы. В любом случае, Николая Васильевича знали и ценили в высоких кругах, причем не только российских. Правительства разных стран представляли его к награде за мужество и героизм, проявленные в боях, на театрах военных действий, за достигнутые результаты в работе по оказанию помощи раненым в качестве полкового и госпитального врача-хирурга его наградили боевыми орденами. Правительство Пруссии пожаловало Склифосовскому Железный Крест за битву при Садове-Кёниггреце и Красный Орел, Правительство Черногории — орден Святого Даниила 3-й степени. Его родина, которой он был беспредельно предан, тоже удостоила его высокой чести, наградив орденами Святого Владимира 2-й степени с мечами и Святого Владимира 3-й степени.

А для его домашних, особенно детей, слушать о Русско-турецкой войне стало важным занятием, желанным и ожидаемым. Как пишет Ольга Склифосовская-Яковлева: «…по возвращению из двух турецких войн у дедушки собирались к обеду по воскресеньям его врачи-сотрудники „полевые хирурги“. Начинались воспоминания о переходе, а затем и о бегстве через Дунай. Мы — трое старших — сидя за обедом, жадно слушали бесконечные интересные рассказы, которые, конечно, на следующий день воспроизводились в детской. Мы особенно любили, когда один весельчак-врач[70] рассказывал что-нибудь забавное о самом дедушке и дедушка начинал заразительно смеяться».

Глава тринадцатая. Крупный человек и мелкие микробы