Читаем Склифосовский полностью

При слове «операционная» у любого современного человека в воображении возникнет ярко освещенное помещение, выложенное светлой кафельной плиткой до потолка, с операционным столом в центре. Но мало кто из людей, далеких от медицины, знает, что в любой операционной есть зоны разной степени стерильности, а самая чистая из них находится максимально далеко от входа. Там сестра хранит необходимые для каждой операции стерильные инструменты и материалы.

Стерилизация инструментов — целая наука. В ней существует несколько этапов, в том числе предстерилизационная подготовка. Каждый инструмент сначала обеззараживают в специальном растворе, затем моют и высушивают. После этого, собственно, стерилизуют в сухожаровом шкафу или автоклаве. Это дает стопроцентную стерильность. Только вот далеко не все предметы выдерживают слишком горячий воздух. Резина при высоких температурах теряет эластичность. Скальпели тупятся и уже не соответствуют требованиям хирурга. Поэтому резину часто кипятят, а режущие предметы стерилизуют в холодном химическом растворе. Порой, когда нужно стерилизовать быстро и качественно, медицинским работникам приходится идти на компромисс и все-таки класть скальпели в автоклав, жертвуя идеальной остротой ради идеальной стерильности.

Еще в операционных обязательно налажен особый режим вентиляции, а сами они устраиваются в больницах в отдельных блоках, куда запрещено входить посторонним. Эти строгие правила сегодня выглядят привычно. Но появились они сравнительно недавно и ценой огромного количества жизней людей, которые погибли от инфекций, занесенных во время операций.

Подумать только, всего 200 лет назад понятия стерильности не существовало вовсе! В художественной литературе описано великое множество примеров антисанитарной, по нынешним меркам, обстановки, в которой работали хирурги. С инструментов не смывали засохшую кровь, а порой чередовали вскрытия трупов с операциями на живых людях. Ну и конечно же хирурги оперировали и проводили вскрытия в одежде похуже, — чтобы не бояться испачкать. Область операции промакивали любыми подручными тряпками. Ни о каких перчатках или масках, конечно же, не было и речи.

О необходимости мыть руки первым задумался венгерский гинеколог Игнац Филипп Земмельвейс (1818–1865). Примечательно, что врачом он решил стать вопреки воле отца и случилось это достаточно спонтанно. Будучи студентом-юристом, Игнац отправился за приятелем в анатомический театр и попал на вскрытие умершей от родильной горячки. Впечатлившись, он тут же перевелся на медицинский факультет, решив бороться с этой бедой. Никто не воспринял его намерение всерьез — родильная горячка считалась тогда непобедимой. Оно и понятно, ведь причиной послеродового сепсиса считали «атмосферное космически-теллурическое воздействие», — иначе говоря, не то космическую, не то земную субстанцию, которая якобы носится в больничной атмосфере.

На правильные мысли начинающего акушера натолкнуло грустное событие: его лучший друг патологоанатом Якоб Коллечка скончался при вскрытии погибшей от родильной горячки, студент порезал ему руку скальпелем. Земмельвейс начал сопоставлять доступные ему факты и вдруг заметил странную закономерность: в Венской городской больнице, где он работал, умирало до 800 рожениц в год, а во второй городской клинике — доктора Барща — всего 60. Чем же так сильно различались два этих медицинских заведения? Выяснилось, что у Барща роды принимали повивальные бабки, переученные на акушерок. Они, в отличие от «настоящих» докторов, вскрытий никогда не делали.

Игнац Земмельвейс понял, что он сам и все другие врачи, принимавшие роды, оказывались невольными убийцами. Трупные частицы с их рук и инструментов попадали в израненную при родах матку!

Днем рождения антисептики считают день, когда, на дверях клиники Земмельвейса появилось историческое объявление:

«Начиная с сего дня, 15 мая 1847 г., всякий врач или студент, направляющийся из покойницкой в родильное отделение, обязан при входе вымыть руки в находящемся у двери тазике с хлорной водой. Строго обязательно для всех без исключения.

И. Ф. Земмельвейс».

Почему венгерский врач выбрал именно хлорку? Как ни странно, это произошло интуитивно, лишь потому что раствор хлорной извести полностью отбивал запах мертвецкой, а значит, гарантированно смывал с рук «трупные частицы». Позже он таким же интуитивно-опытным путем решил, что грязные простыни переносят инфекцию не хуже немытых рук. По его указанию в родильном отделении стали регулярно перестилать постели и тщательно стирать белье. В результате оказалось, что в клинике Земмельвейса скончалось за год всего 1,2 процента рожениц — меньше, чем у доктора Барща с его повивальными бабками. Его начали называть «спасителем матерей».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное