Читаем Склифосовский полностью

В начале своей хирургической деятельности Джозеф Листер придерживался традиционных в то время методов лечения ран. Тогда считали, что любая рана должна заживать не первичным рубцом, а «хорошим нагноением». И только если нагноение становилось гнилостным, врачи настораживались. В 1867 году Листер ознакомился с работами Луи Пастера[72] о природе брожения и гниения, и это перевернуло его взгляды на традиционное лечение. Пастер доказывал, что брожение и гниение вызываются живыми существами, находящимися в воздушной пыли, и эта пыль может быть уничтожена при нагревании или фильтрации через вату или же задержана в изогнутых и вытянутых трубках бутылей. Не менее важным для Листера было указание Пастера на то, что жидкости человеческого тела, кровь и моча, свободны от микроорганизмов, и если эти жидкости тщательно сохранять в стерилизованных сосудах, то они неопределенно долгое время не подвергаются гниению.

Таким образом, к 1865 году Джозеф Листер был уже, в сущности, вполне подготовлен к открытию антисептики. Он решил, что средства, которые останавливают брожение и гниение, должны подобным образом влиять и на возникновение госпитальных болезней. Исходя из работ Луи Пастера, который доказал, что кровь или мясо, находясь в антисептическом растворе и в стерильной посуде с плотно заткнутой пробкой, не подвергаются гниению и разложению, Листер попытался провести аналогию с человеческим организмом. Он рассматривал кожу человека как своего рода бутылку, которая обволакивает тело, способное к гниению. Но стоит каким-либо путем поранить кожу, как начинается борьба между живой тканью организма и несущими смерть зародышами, находящимися в воздухе. Во избежание осложнений воздух должен быть обезврежен либо путем нагревания, либо путем фильтрации, либо с помощью антисептических средств. Из этих трех путей Листер остановился на последнем. Друг Листера Андерсон доставил ему образчик сырой карболовой кислоты, которая применялась для дезинфекции сточных вод. Впервые применив повязку с карболовой кислотой в 1865 году, Листер постоянно ее усовершенствовал, применяя ее сначала при сложных переломах, затем при лечении операционных ран. Благодаря новому методу лечения совершенно преобразились палаты Глазговского госпиталя. Раньше там свирепствовали всевозможные госпитальные болезни, а со времени введения антисептического метода в течение девяти месяцев не было ни одного случая госпитальной гангрены, пиемии или рожи.

Но и этот позитивный опыт консервативные медики не хотели вводить в систему. Ожесточенные споры вокруг антисептического принципа не прекращались до самой смерти его автора. Реакция врачей вполне объяснима. Если бы Джозеф Листер просто изобрел свою особенную повязку — это не вызвало бы жестокой борьбы. Но его повязка была частью кардинально нового метода, который требовал другого взгляда на хирургические осложнения. При этом научный дискурс Листера, по-видимому, очень сильно отличался от того, что принят в хирургии сегодня.

Один из учеников Николая Склифосовского, Александр Таубер, посещал клинику Листера в Англии. В его заметках можно найти описания грязного состояния палат, запачканного гноем белья. «Сам Листер, — по его словам, — во время операции не снимает своего фартука и не засучивает рукавов рубахи, вследствие этого у него на белье остаются кровяные и гнойные пятна, и, тем не менее, Листер в такой, далеко не безупречной одежде отправляется после операции в палаты клиники, где исследует вновь прибывших больных»[73]. По словам того же Таубера, во время операций, произведенных под паром карболового распылителя, с лица оператора «пот градом лился» и нередко крупные капли пота попадали в рану оперируемого.

Удивительно, как подобные факты могли сочетаться с твердой убежденностью Джозефа Листера в том, что успех лечения зависит от строгой дезинфекции. У себя в клинике он даже перевязки ран всегда выполнял сам, не доверяя помощникам. Возможно, английский хирург-новатор не придавал значения чистоте одежды, поскольку считал причиной инфекции зараженный воздух и стремился обеззараживать именно его. А наука к тому времени еще не подтвердила повсеместно положительное влияние обеззараживания на заживление ран.

Слишком многое поначалу делалось интуитивно. Еще до появления антисептического метода хирурги, по выражению профессора Медико-хирургической академии Петра Павловича Пелехина (1842–1917), «начали белить и чистить госпитали, точно не зная, где причина осложнений течения ран». Развитие учения об антисептике повлияло на гигиенические условия клиник и больниц, на требования повышенной чистоты везде и во всем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное