Читаем Склифосовский полностью

Конечно, Николай Склифосовский с его исследовательским умом и горячим почитанием учения Николая Пирогова никак не мог оказаться в стороне от этой проблематики. Открытия Луи Пастера как раз пришлись на самый расцвет его жизни. И он начал активно работать над тем, чтобы направить полученные теоретические знания в практику, в спасение конкретных пациентов. Можно сказать, что тема обеззараживания, прославившая Склифосовского, реально не давала ему спать. Ведь большинство экстренных случаев, требующих неотложного вмешательства хирурга в любое время суток, — это либо сама травма, либо ухудшение состояние раненого вследствие послеоперационного воспаления или заражения.

Сейчас уже невозможно проверить точно, но, скорее всего, перевод в Санкт-Петербург оказался для Николая Склифосовского счастливой случайностью. А изначально на это место претендовал другой человек, которого звали Эрнст фон Бергманн (1836–1907) и которому довелось стать основоположником метода асептики в мировой хирургии.


Основоположник асептики немецкий хирург Эрнст фон Бергманн. 1870-е гг.


Коллега и единомышленник нашего героя родился в Риге, получил образование в Императорском Дерптском университете, где в последующем и работал. Как и многие врачи второй половины XIX века, Эрнст фон Бергманн поработал на полях сражений в составе прусской армии в прусско-австрийской (1866) и Франко-прусской (1870–1871) войнах. Вернувшись после последней в Дерпт, он решает выдвинуть свою кандидатуру на должность главы хирургической кафедры Императорской Медико-хирургической академии. Казалось бы, его опыта и авторитета достаточно, чтобы решение комиссии было положительным. Но в научных кругах давно уже зреет недовольство засильем немцев в академическом руководстве, в особенности в медицине. Для чиновников прошение фон Бергманна стало сигналом к началу очередной политической кампании. В итоге талантливому немцу не только отказали в петербургской кафедре, но и положение его в Дерптском университете в 1878 году стало весьма шатким. К счастью, примерно в то же самое время фон Бергманн получил предложение из Германии возглавить вместо покойного профессора Лингарта кафедру хирургии в Вюрцбургском университете.

Решение далось фон Бергманну нелегко, хотя еженедельник «Врач» представляет ситуацию в несколько завуалированном виде: «Проф. Bergmann получил и принял приглашение занять кафедру проф. Langenbeck’a в Берлине. Итак, самая видная кафедра в Германии занята бывшим русским врачом, который одно время охотно соглашался перейти в Медико-хирургическую академию, если бы ему предварительно в течение года дозволили — в качестве консультанта какого-либо военного госпиталя — напрактиковаться в русском языке (проф. Бергман владеет русским языком недурно, но по свойственной ему добросовестности он хотел овладеть им вполне). Дело не устроилось. Выиграли ли от этого наши русские интересы, пусть судят читатели!»

Можно только с грустью констатировать, что Эрнст фон Бергманн неоднократно отправлял повторные запросы в Санкт-Петербург, на кафедру Медико-хирургической академии, получая всякий раз отказы, и оказывал радушный прием всем русским врачам, посещавшим его клинику. Он неизменно сохранял глубокие симпатии ко всему русскому. После того, как фон Бергманна избрали почетным членом Хирургического общества Пирогова, он прислал теплое благодарственное письмо, написанное по-русски, в котором были такие строки: «Николая Ивановича Пирогова я считаю за одного из величайших хирургов нашего столетия и таковым я всегда его представляю своим слушателям. Это более чем кого-либо заслуга Пирогова, что современная хирургия зиждется на изучении анатомии. Вот почему я счастлив считаться членом Общества, носящего имя Пирогова».

Как бы то ни было, другого способа продолжить свою деятельность, кроме переезда в Европу, у российского немца, увы, не было. В Вюрцбурге известного хирурга приняли с распростертыми объятиями и предоставили все возможности для научной работы и хирургической практики в качестве руководителя университетской клиники. Это место службы стало трамплином для дальнейшего европейского признания фон Бергманна. В 1882 году освободилось место профессора кафедры хирургии в Берлинском университете. Бернхард фон Лангенбек, будучи в преклонном возрасте, решил отойти от дел. Рассматривалось несколько кандидатов на это место. Теодор Бильрот, возглавляющий кафедру в Вене, отказался. Выбирая из оставшихся, научная коллегия решила отдать предпочтение овеянному славой фон Бергманну.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное