Склифосовский

Неудивительно, что через какое-то время практическая медицина даже в ограниченных размерах начала тяготить писателя. Широко известны его признания издателю Алексею Сергеевичу Суворину: «Ах, как мне надоели больные! Соседнего помещика трахнул нервный удар, и меня таскают к нему на паршивой бричке-трясучке. Больше всего надоели бабы с младенцами и порошки, которые скучно развешивать»[93]. А до этого, в письме от 18 августа того же года: «Отвратительные часы и дни, о которых я говорю, бывают только у врачей». Настроение его не меняется и в следующем году, он пишет Суворину: «Душа моя утомлена. Скучно. Не принадлежать себе, думать только о поносах, вздрагивать по ночам от собачьего лая и стука в ворота (не за мной ли приехали?), ездить на отвратительных лошадях по неведомым дорогам и читать только про холеру и ждать только холеры и в то же время быть совершенно равнодушным к сей болезни и к тем людям, которым служишь, — это, сударь мой, такая окрошка, от которой не поздоровится»[94]. «Нехорошо быть врачом. И страшно, и скучно, и противно. Молодой фабрикант женился, а через неделю зовет меня „непременно сию минуту, пожалуйста“: у него <…> а у красавицы молодой <…> Старик-фабрикант 75 лет женится и потом жалуется, что у него „ядрышки“ болят оттого, что „понатужил себя“. Всё это противно, должен я Вам сказать. Девочка с червями в ухе, поносы, рвоты, сифилис — тьфу!! Сладкие звуки и поэзия, где вы?» — тому же адресату 2 августа 1893 года.

Еще один пример «чеховской тоски»: «Я одинок, ибо все холерное чуждо душе моей, а работа, требующая постоянных разъездов, разговоров и мелочных хлопот, утомительна для меня. Писать некогда. Литература давно уже заброшена, и я нищ и убог, так как нашел удобным для себя и своей самостоятельности отказаться от вознаграждения, какое получают участковые врачи»[95]. «Уж очень надоели разговоры, надоели и больные, особенно бабы, которые, когда лечатся, бывают необычайно глупы и упрямы»[96].

В середине 1890-х годов Чехов еще мечтает о собственном курсе частной патологии и терапии в университете. Для чтения ему необходима ученая степень и защита диссертации. Антон Павлович предполагает в качестве таковой использовать «Остров Сахалин», но получает отказ декана факультета как в защите, так и чтении курса лекций.

Но даже в годы литературного признания и отхода от врачебной практики Чехов ощущал свою связь с миром медицины, его интересуют успехи науки в этой области. Долгие годы он был читателем газеты «Врач» и публиковался в ней. В 1895 году он принял участие в съезде московских земских врачей, собравшихся в земской психиатрической больнице в селе Покровском. И в этом же 1895 году Чехов узнал о бедственном положении журнала «Летопись русской хирургии». Издание находилось на грани закрытия, так как средств на финансирование катастрофически не хватало. В стремлении спасти журнал Чехов дошел до Главного управления по делам печати. По его словам, спасти хороший хирургический журнал было не менее полезно, чем «сделать 20 тысяч удачных операций». Журнал продолжил выходить с названием «Хирургия», причем его издание продолжалось даже в то время, когда Чехова уже не было в живых.

После переезда в Ялту Чехов по состоянию здоровья уже не вел врачебной деятельности. Но, по воспоминаниям Марии Павловны Чеховой, «он никогда не отказывал в медицинской помощи бедняцкому населению городских окраин, студентам, приезжающим лечиться в Ялту без гроша в кармане, и другим малоимущим больным. Стетоскоп, молоточек и плессиметр всегда лежали на письменном столе брата. В Ялте до сего времени существует санаторий имени А. П. Чехова для гортанно-легочных больных, тот самый бывший санаторий „Яузлар“, который в самом начале этого столетия был создан при непосредственном участии Антона Павловича. В те времена это был один из общедоступных туберкулезных санаториев».

Ближе к концу жизни Чехов начинает тяготеть к психиатрии. Такие произведения, как «Палата № 6», «Припадок» и «Черный монах», мог написать не просто любой пишущий врач, а именно «медицински мыслящий» в понимании Чехова писатель. Иероним Иеронимович Ясинский в «Романе моей жизни» свидетельствует, что Чехова «крайне интересуют всякие уклоны так называемой души». По его мнению, он стал бы психиатром, если бы не сделался писателем.

На самом деле, литература и медицина существовали в жизни Чехова, гармонично дополняя друг друга. Возможно, именно медицина, как наука, воспитала мышление великого писателя, научив его видеть за частными случаями тенденции — неочевидные, но очень важные. Как некоторые, понятные только врачу симптомы говорят о состоянии всего организма, так и проявления неблагополучия отдельной личности выражают в чеховском литературном творчестве состояние здоровья общества.