Сколько нам еще жить?..

Внимательное прослушивание записей, детальный перевод, расшифровка порядка слов, громкость, с которой они произносились, — дали неожиданный результат. Дополнили звенья единой цепи…

…«Солиста» задержали в глухой предрассветный час, когда дождь заглушал все звуки, смывал следы, скрывал видимость. Спрятав терьяк под условленный валун и забрав оттуда золотые кольца и серьги, он возвращался через границу к себе за кордон. Задержание оказалось таким неожиданным, что он растерялся и не мог произнести и слова. На заставе он пришел в себя, но на вопросы не отвечал. Видимо, не хотел выдавать сообщника, надеясь на что-то. Его опознали некоторые жители села. Вспомнил его и Кучук-ага. Память у яшули была отличной, запомнил он Клычмурада, родного брата колхозного чабана Бекмурада… И без признаний «солиста» стало ясным, кто снабжал его ценностями, и кому он поставлял наркотики. Понятно, зачем колхозный чабан стремился пасти скот в запретной зоне, стал активным дружинником. Объяснялось и то, почему у него бывают чужие люди, и сам он ездит в Ашхабад и Ташкент… После недолгого запирательства Клычмурад рассказал все, начиная с того момента, когда брат зарезал пограничника, как вместе с отцом переходил границу, про свою безрадостную жизнь на чужбине… Он во всем обвинял Бекмурада — из-за него погиб отец, рассыпалась семья. Колхозного чабана решили брать с поличным.

Смутное беспокойство, чувство тревоги все чаще донимали Бекмурада в последнее время. Он плохо спал, лежал с открытыми глазами и в кромешной темноте появлялись образы полузабытых людей, картины прожитой жизни. Ворочался с боку на бок, прислушивался к ночной тишине, а тревога все нарастала, причиняя глухую боль. Щемящая тоска о прошлом перемеживалась с боязнью ближайшего будущего. Не мог Бекмурад забыть позор, нанесенный бегством падчерицы. Хотел, но не мог забыть — восставало все существо, злость рвалась наружу. Последние сомнения рассеялись после встречи с Хемра Курбановичем. Бекмурад решил действовать…

Ночь была такой темной, что протяни руку — пальцев не увидишь. Ветер заглушал все звуки, мешал прислушиваться. Андрей и Ширали возвращались из наряда на заставу. Делились впечатлениями о недавно просмотренном фильме.

— Индийские фильмы все, как братья, похожи, — говорил Ширали, шагая рядом с Андреем. — Сюжет они, конечно, лихо закручивают, но где ты видел, чтобы один парень одолел в драке пятнадцать бандитов? Там ведь тоже головорезы, ого, какие!

— Ну, а если бы на его месте ты оказался? Бегством стал бы спасаться?

— И в драку безрассудно не полез бы. Что-нибудь придумал!

— А если времени на обдумывание нет?

— Тренироваться нужно. Чтобы мысль, как молния работала. Во всем ты должен опережать противника. Хоть на сотую долю секунды, но опережать. Чуть прозевал — твоя карта бита! Все! Кутарды! Разве я не прав?

Ширали положил руку на плечо Андрея, дружески похлопал.

— Ну, ты всегда прав, — с чувством произнес Андрей, — повезло мне, такого друга встретить. Знаешь, стихи мне как-то попались. Уже не помню, кто автор, но слова понравились, будто поэт о нас писал. Послушай:

У нас одни закон всегда,
И нет его верней.
В песках всегда нужна вода,
Но друг еще нужней.
А коль во фляге два глотка,
То больший из глотков,
Оставь для друга — на века,
Таков закон песков…

— Хорошие стихи, — помолчав, сказал Ширали. — Душевные и все правильно. Помнишь, Кучук-ага как-то говорил, что человек другом силен? Я сейчас, знаешь, какой сильный. У меня четыре руки и четыре плеча!

— Ого! — удивленно ответил Андрей своим любимым словом, — понимаешь, Ширали…

Он не успел договорить. Из-за толстого ствола дерева, что смутно вырисовывалось в чернильной темноте, появилась фигура человека, тускло блеснул нож. Это произошло так неожиданно и стремительно, что на какую-то долю секунды действия незнакомца опередил реакцию пограничников. Но в самый последний миг Ширали рванулся вперед и прикрыл собой друга… Нападавший не успел нанести второй удар — сокрушительный кулак Андрея опрокинул его навзничь. Глухо охнув, он схватился за лицо, выпустив нож, горячий от крови Ширали…

— Ширали… Ширали, — опустившись на колени, шептал Андрей, приподнимая голову друга. — Ширали, я сейчас… Сейчас…

Андрей поднял автомат и трехкратный выстрел разорвал ночную тишину.

— Ничего… Андрейка… Ничего, — слабеющими губами шептал Ширали, когда Андрей, вскрыв индпакеты, старательно накладывал повязку. Под руками было липко и горячо — кровь сразу пропитывала бинты.

Зашевелился нападавший. Андрей включил фонарь и в ярком пучке света увидел перекошенное от злобы, залитое кровью лицо Бекмурада…

— Будь проклят, гяур!.. Будь проклят, — шептал он разбитыми губами.

Андрей быстро связал его и поднял ракетницу — красная, тревожная ракета повисла в непроглядном ночном небе. Он знал, подпрыгивая на ухабах, уже летит сюда машина с тревожной группой, бегут товарищи из соседних нарядов.