Сколько нами пройдено...

Уже смеркалось, когда мы достигли Никитских ворот. Оттуда доносились стихающая винтовочная пальба и перестук пулеметов. Я доложил командиру красногвардейцев о прибытии двух орудий. Нам выделили отряд в полтораста штыков. Для стрельбы было уже темновато, и мы заночевали в магазине возле Никитских ворот, выставив возле орудий охрану. Юнкера до утра тоже затихли.

На рассвете провели разведку. Выяснилось, что из трехэтажного углового дома в конце Никитского бульвара (сейчас там стоит памятник Тимирязеву) пулеметы юнкеров простреливают всю улицу, за исключением тротуара с левой стороны. По нему-то и решили подкатить орудие на прямую наводку.

Когда посветлело, я приказал расчету первого орудия начать подкат. Восемь сильных солдат легко передвинули пушку по тротуару. Юнкера сразу открыли бешеный огонь из пулеметов и винтовок. У нас убило двух ездовых, двоих из отряда прикрытия ранило.

Рабочие контролировали Большую и Малую Никитские улицы, Спиридоновку, но выход на бульвар был закрыт. Стоило высунуться из-за дома — пулеметная очередь тотчас хлестала в угол, выкрашивая кирпичную кладку.

Орудие мы подкатили к дому юнкеров метров на двести. Первым же снарядом заставили замолчать пулемет на втором этаже, следующим снарядом подавили тот, что бил с нижнего этажа. Но тут заговорил еще один пулемет, с третьего этажа. Этот оказался на удивление живучим. Мы стреляли и стреляли, а уничтожить его не удавалось. Пришлось подкатить с Малой Никитской второе орудие.

Бой шел несколько часов. К вечеру трехэтажный особняк, в котором сидели юнкера, загорелся. Вспыхнуло пламя и в соседнем шестиэтажном доме (ныне там размещается ТАСС). Красногвардейцы опять двинулись на штурм и на этот раз почти без потерь овладели всем районом Никитских ворот, Тверским и Пречистенским бульварами.

Так была уничтожена застава Александровского военного училища. Юнкера потеряли здесь около ста человек убитыми, многие сдались. Это был самый упорный бой в нашем районе. Потом рабочий отряд разделился и двинулся по трем направлениям: на Тверскую, на штурм Александровского училища, где еще находились остатки юнкеров, и к Кремлю, в котором тоже сидели и ожесточенно отстреливались юнкера.

Наша 5-я батарея поддерживала отряд на Тверской улице, а подошедшие к этому времени 4-я и 6-я батареи навели орудия на Александровское училище. С этим очагом контрреволюции разделались быстро.

2 ноября солдаты и рабочие отряды, очистив от белогвардейцев весь центр Москвы, прорвались на Красную площадь и осадили Кремль. Вечером Военно-революционный комитет объявил о победе московского пролетариата и переходе власти в руки Советов.

Засевшие в Кремле юнкера, поняв бесполезность дальнейшей борьбы, прекратили сопротивление и сдались в три часа утра 3 ноября.

Мои товарищи, Родичев и Ануфриев, сражались во главе артиллерийских батарей в других местах — вышибали офицеров и юнкеров из Александровского училища, дрались в Лефортове и Замоскворечье. Артиллеристы нашей бригады и там оказали большую помощь.

Так закончилась наша первая схватка с врагом.

РОДНОЕ СЕЛО

После уличных боев власть в Москве прочно перешла к Военно-революционному комитету и Советам. Стал устанавливаться новый, социалистический порядок.

В войсках Московского гарнизона началась первая демобилизация. Солдаты разъезжались по домам. Особенно торопилась в родные деревни крестьянская масса, получившая по ленинскому декрету право на раздел помещичьих земель.

Из нашей бригады отбыла в родные края большая партия демобилизованных. Сначала отпускали тех, кто жил подальше, кому труднее добираться до дому, потом тех, кто родом из ближних мест.

Пришел день расставания и для нашей закадычной троицы: Дмитрий Родичев и Андрей Ануфриев пока оставались в бригаде, ожидая очереди, а я уезжал в Архангельскую губернию, в свою деревню, где не был больше двух с половиной лет.

Прощаясь, мы не знали, увидимся ли еще когда-нибудь. Бывший батрак Андрей Ануфриев, сухой, жилистый, мечтавший о своем клочке земли, в который раз заговорил о земельном декрете. На эту тему он, горячий спорщик, мог толковать часами.

Для нас с Родичевым земельного вопроса не существовало: Дмитрий был слесарем и собирался опять работать на судоремонтном заводе, а у нас, архангельских мужиков, в отличие от других губерний России, вся земля и лес были общинными. Но мы оба очень сочувствовали безземельному Андрею и были рады, что теперь он наконец получит землю. Родичев иной раз даже посмеивался над собственническими, как он говорил, замашками Андрея. Тогда вспыльчивый Ануфриев с криком наскакивал грудью на приятеля, но спокойный Дмитрий, улыбаясь, неторопливо сгребал в охапку верткого, жилистого дружка и устраивал ему в шутку «салазки». Все оканчивалось миром.

Расцеловавшись на перроне с друзьями, морозным декабрьским вечером я выехал из Москвы в Вятку.