Я поднимаю голову. Мы смотрим друг на друга, и пламя свечи бросает вокруг тени — как будто Дэниел единственный источник света в комнате.
Нет, это свеча стоит рядом с ним.
Дэниел отдаёт мне свитки.
— Не нужно, госпожа.
Я смеюсь — тихо, горько.
— Отказываешься? От свободы отказываешься? Не глупи, Глэстер.
Он улыбается — почти незаметная, но такая яркая улыбка.
— Ты это называешь свободой, госпожа? Я в твоей власти. Тиша в твоей власти. Мы оба здесь, и мы оба несвободны. К чему эти игры? Это, — он всё-таки берёт меня за руку, невесомо целует пальцы. А я остро чувствую шёлк перчатки вместо кожи, — будет честнее.
Я протягиваю вторую руку ладонью вперёд и не даю ему перегнуться ко мне через стол.
— Не надо, Дэниел. Ты свободен. Подпиши прошение — и клянусь, ты полностью свободен. Если хочешь, оставайся, но как лорд, как должно быть. Хочешь — уезжай. С Тишей ничего не случится, что бы ты ни выбрал. Ты свободен, я клянусь.
Какое-то время он смотрит на меня изучающе. И, посмеиваясь, берёт перо.
— Как хочешь, госпожа. Если тебе нравятся такие игры…
— Это не игра, — начинаю я, но Дэниел отворачивается, склоняется над прошением.
Смотрю, как он расписывается, и невольно вспоминаю, как таким же росчерком пера он отказался от меня.
А ведь правда — зачем все эти реверансы? Вот он, мой наркотик, моя услада и удовольствие. Протяни только руку.
Тогда я закончу как Эрик.
Огонёк свечи вздрагивает, когда я отворачиваюсь.
— Вы свободны, милорд. Доброй ночи.
— Доброй ночи, Ваше Величество, — точь-точь копирует мой тон Дэниел, и я усмехаюсь.
— Я не королева, герцог. Я только протектор при вашей племяннице. Вы можете звать меня по имени — Елена.
— Только, — повторяет он, вставая вслед за мной. — Доброй ночи, Ваше Величество.
Я смотрю, как за ним закрывается дверь. Залпом осушаю кубок и наливаю ещё.
Его вино, нетронутое, так и стоит на столе рядом с подписанным прошением. Свеча в панике мечется, когда я прохожу мимо и швыряю кубок в камин. Яркая вспышка, довольное урчание огня и требовательный стук капель в окно. И мои слёзы по щекам.
Надо ещё вина. Тогда плакать будет легче.
Тогда мне ненадолго станет спокойнее.
Очень ненадолго.
Тиша льнёт к нам обоим. Кто-то из герцогов дарит ей алмазный гарнитур — безделица, но искусно сделанная. Девочка играет с алмазами и примеряет новое платье, сшитое ко дню рождения. Красивая, лёгкая бабочка, танцует у зеркала. У неё прекрасно получаются танцы — так легко, как никогда у меня.
Я поправляю сбившуюся шаль и жестами объясняю, что королеве следует успокоиться. Тиша перебивает — беззвучно хохочет и пляшет пальцами, пляшет, пляшет… А я ловлю удивлённый взгляд Дэниела. Интересно, как скоро заботливый дядя объяснит племяннице, что опекуншу в моём лице стоит не любить, а остерегаться?
Мы вместе выходим в бальную залу. Гремит музыка — и одна только Тиша не морщится, потому что не слышит. Иногда я ловлю себя на зависти — её мир тих, беззвучен, зато она видит больше меня. Это всегда меня удивляет.
Тишу приглашает на танец юный герцог Вильям. Я смотрю на Дэниела, тот улыбается — и поворачивается к леди Диане, ей протягивает руку. Я помню эту «кошечку» в борделе, помню её масленые глазки — такие, как сейчас. Они танцуют, Диана и Дэниел. Диана выгибается в руках Дэниела, краснеет, когда он что-то шепчет ей на ушко.
Отказываюсь от чьей-то руки, отворачиваюсь, хватаю бокал с искристым вином и выхожу в сад.
Что ж, Дэниел свободен. Я сама его освободила.
Тиша находит меня через полчаса. Я возвращаюсь за ней в бальную залу — потому что так надо, потому что я леди-протектор, я должна быть сильной. И неважно, что мои доспехи уже давно пробиты. Кого это, в конце концов, волнует?
Да, теперь я знаю, что такое одиночество.
Дэниел развлекается, как только может — с его губ не сходит фальшивая улыбка, фальшивый смех звенит, вплетается в музыку, фальшивая страсть сверкает в глазах.
Устало напоминаю себе, что нужно найти ему камердинера. Когда новоиспечённый герцог Глэстер свалится, пьяный, от усталости — кому-то надо будет отвести его в спальню. Его спальню, а не одной из этих кошечек.
Серая мышка не вмешивается на этот раз. Теребит сапфировое ожерелье, потом вспоминает, что она у всех на виду, отдёргивает руку. И уходит задолго до конца бала.
— Хорошо отдохнули, герцог? У вас не болит голова? — спрашиваю я, встречая Дэниела в саду на следующий день.
Мой взгляд упирается в слишком откровенное декольте юной «кошечки», висящей на руке Дэни.
— Прекрасно, королева. А вы?
— Дэниел, что ты делаешь? — не выдерживаю я, наткнувшись на него в комнатах Тиши. Слава богу, одного на этот раз. — Что ты делаешь со своей репутацией? Ты же родной дядя королеве!
Он смеётся, весело и, кажется, искренне.
— Королева, — повторяет, целуя мою руку. — Все здесь знают, кто я на самом деле. О какой репутации речь? Я был шлюхой, я ей останусь. Только теперь бесплатной.
— Зачем ты так говоришь? Это неправда, — шепчу я, но он слышит.