— Это никогда не была моя жизнь. С десяти лет, когда отец провалился со своим заговором, это не моя жизнь. И ещё десять лет я пытаюсь выжить хотя бы ради Тиши, а потом появляешься ты, играешь мной, как тебе вздумается. И сейчас я должен поверить, что ты меня отпустишь? Давай, Елена, назови мне имя той «кошечки», на которой я должен жениться.
О, господи… В монастырь, что ли, податься — как мать мечтала? Что-то же её там привлекло. Может быть, покой?
Если б я не боялась, что потом тоже «случайно» вывалюсь из окна, ей-богу, подалась бы.
— Дэниел, послушай…
— Я весь внимание, госпожа. Елизабет Кантийская? У неё очень заботливый, любящий отец, всё сделает ради дочери. Или Миранда ви Дентская? Никому ещё не мешали серебряные рудники. А может…
— Стража!
Дверь немедленно распахивается.
— Уведите герцога Глэстерского… куда-нибудь, — устало бормочу я.
Дэниел бросает на меня злой, яростный, но зато совершенно искренний взгляд и уходит в сопровождении двух гвардейцев.
А я почти сразу проваливаюсь в горький, беспокойный сон. Наверное, было что-то в том лекарстве — сонное зелье? Надеюсь, что не яд.
Три дня спустя я кое-как прихожу в себя, попутно устроив показательную казнь мятежников и поболтав по душам с юным герцогом Вильямом (не знала бы, что сама его к отсечению головы приговорила, вот точно — лично бы четвертовала; дерзкий мальчишка посмел повысить на меня голос и обозвать шлюхой, между прочим, при гвардейцах). И три дня спустя я узнаю, что Дэниел всё-таки выбрал себе невесту. Сестрёнку Вильяма. Мало того, что девочка благодаря мне почти нищая, так ещё и сестра мятежника. Все вейстерские интриганы предвкушающе потирают руки, ожидая, что Дэни возглавит оппозицию. А я отправляю ему личную просьбу одуматься и вести себя как подобает дяде королевы.
Плевать Дэниел хотел на все мои просьбы. Опекун невесты, граф Селти устраивает им пышную свадьбу, на которую собирается полстолицы и на которую меня очень красноречиво не приглашают.
Впрочем, когда это меня останавливало?
Я являюсь в главный столичный храм вместе с отрядом гвардейцев. Священник в середине обряда теряет голос, граф Селти громко интересуется в наступившей тишине: «Ваше Величество, как вы смеете?». Я хватаю за руки белую, как её платье, невесту, толкаю к опекуну и рычу: «Даже думать про этот брак забудь, замуж за первого встречного пойдёшь!»
— Дорогая, — смеётся Дэниел у меня за спиной. — Первым встречным обязательно буду я, не волнуйся.
Я размахиваюсь и бью его по щекам.
— Как ты посмел! Я же просила!..
— Ну так не приказывала, — Дэниел ловит мои руки, пытается целовать. — Откуда мне знать, может, это очередная игра?
И на всё это смотрит сотня лордов и леди, пришедших на свадьбу.
— Вон! — я срываюсь на крик, — вон пошли! Прочь! Оставьте нас!
Мои гвардейцы бросаются к гостям, в дверях кто-то вопит, образуется давка. Граф Селти, унося повисшую на его руке без сознания невесту, объявляет, что так просто мне это с рук не сойдёт. Я мысленно делаю заметку: проверить уважаемого графа — если раньше в заговорах не состоял, то теперь точно хоть в один запишется.
Наконец двери храма закрываются, и наступает абсолютная звенящая тишина.
Я поворачиваюсь к несостоявшемуся жениху.
— Ну знаешь, Дэниел… Ты мог выбрать кого угодно, но не сестру мятежника. И знаешь, с меня хватит!
В следующее мгновение меня прижимают к алтарю — больно, твёрдый мраморный край впивается в поясницу — и целуют, грубо, жестоко, до крови.
— Знаешь, госпожа, с меня тоже, — низким хриплым голосом говорит Дэниел, когда прекращает терзать мои губы. — Хватит этих непонятных игр. Давай по старинке: ты говоришь, как ты хочешь, сидя, стоя, я сверху или ты — и я это делаю.
— Дэни, мы в храме, — я слизываю кровь с губ.
— Ты в храме со шлюхой, — он больно кусает мою шею, — куда уж ниже падать, а, госпожа?
— Мне надоело, — дыхание срывается, пока он раздевает меня (точнее, срывает с меня платье), — объяснять, что ты… Дэни… свободен… И ты… лорд… Я выкупила тебя из борделя…
— Чтобы я теперь вечно принадлежал тебе.
Я ловлю его руки, сжимаю запястья. Смотрю в сверкающие гневом синие глаза.
— Ну уж, милый. Я не собираюсь умирать, чтобы убедить тебя, что ты свободен. Поэтому я лучше…
Что «лучше», я придумать не успеваю. Дэниел толкает меня на алтарь и грубо раздвигает ноги. Я нахожу среди складок брошенной рядом юбки кинжал-шпильку. Стискиваю в кулаке рукоять.
И разжимаю пальцы.
В конце концов, ну храм, ну шлюха. Я, он — плевать. В этом храме меня недавно чуть не убили. Плевать на приличия. Плевать на мораль. На всё плевать.
Я обнимаю Дэниела за шею и шепчу:
— Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю…
Он молчит, в его глазах злость.
Зато искренняя.
После я лежу, расслабленная, обессиленная, а Дэниел поправляет одежду. Свою и зачем-то — мою.
Я устало смотрю на него из-под ресниц — Дэниел огревает меня яростным взглядом и зовёт священника.