Сколько ты стоишь? (сборник рассказов) [СИ]

— Благодарю, госпожа, — я фыркнула, отворачиваясь, а он неожиданно продолжил: — Но разве лесной принц ездил верхом на лошади?

Я ошеломлённо обернулась.

— Возможно, я неправильно понял эту часть истории, — добавил Ален, склонив голову.

Ах ну да, книга о мифах вчера вечером…

Я хмыкнула и промолчала.

Ещё пара минут молчания, потом тихое, не громче шелеста ветра:

— Госпожа, позвольте мне спросить.

Я быстро глянула на него, вскинув брови.

— Почему, — начал он, сочтя это, очевидно, за приглашение, — вы не разрешаете себя касаться, но держите меня при себе?

Я споткнулась. Пряча пылающее лицо, отвернулась.

— Ты забываешься, раб. Как ты смеешь?..

— Мне показалось, что вам не нравится молчание, — спокойно ответил он. — И мне бы хотелось понять, что делает мою госпожу счастливой.

Я глубоко вздохнула — после дождя воздух в лесу был изумительный, но вот с комарами не справлялся даже специальный амулет.

Глянув на расчистившееся небо, я хрипло приказала:

— Едем домой.

* * *

Он был прав: мне не нравилось молчание. Но разговаривать с рабом? Куда ни шло — судачить с прислугой, они хотя бы люди. С ними и впрямь можно поболтать — я, например, часто пила с ними вечерний чай в комнате экономки. Ну а что — вместе же живём. Я им плачу, конечно, но лучше же, если любят не из-за денег.

А вот раб… Глупо разговаривать с красивой вазой, даже если она чудесна, ласкает глаз и дарит эстетическое удовольствие. Глупо ждать от неё ответа.

Я пыталась сосредоточиться на переводах, нет-нет да поглядывая на красивого мальчика, склонившегося над книгой с нашими мифами.

Может, когда я всё-таки с ним пересплю, это странное томление исчезнет? Раз, второй, третий… Я возьму себя в руки, я буду смелой, я не буду передёргиваться от его рук и губ, ненароком вспоминая, как это уже было, и как моё тело мне не подчинялось. И то, что сейчас ситуация сильно напоминают ту — похоть и страсть тоже наверняка не мои, а заклинания — ничуть делу не помогало.

На ночь я всё-таки выгнала его в гостевые покои. Ну его, если снова есть перестанет, мне мои нервы дорожи. Выносить его присутствие рядом я больше не могла.

Муха, голодная муха на вареньи.

Ален ушёл молча — конечно, с поклоном, но молча. Без жалоб и мольб — хорошо, я бы сорвалась.

Хуже всего, что мне это совершенно не помогло. Я так же валялась на кровати, и теперь некому было петь мне успокоительную колыбельную. И ведь должен же «ледяной» щит действовать, а похоть должна была убраться вместе с мальчишкой в гостевые покои.

За полночь я, как дура, не выдержала, свалилась с кровати, зажгла свечу и сходила, забрала его обратно.

По-моему, в уголках его губ играла улыбка. Не знаю, я старалась не смотреть. И вообще пыталась до него не дотрагиваться.

А заставила его петь колыбельную. И заснула снова, как убитая — прижимаясь к его боку, положив голову на плечо, как любовнику. Рабу! Ужас.

Свихнулась я после обряда, что ли? Вещи олицетворяю.

На следующее утро после завтрака в лесу мы разговаривали. Точнее я заставила его пересказывать мне, что он там прочитал в своей книжке. У него был приятный голос, он успокаивал. Я чувствовала себя почти как в детстве, когда няня — тоже во время лесных прогулок — пугала меня сказками про лесного короля, возжелавшего красивого мальчика. И король не был бы королём, если бы не забрал ребёнка, когда тот скакал с отцом через лес. «Дитя, я пленился твоей красотой. Неволей иль волей, а будешь ты мой». В интерпретации няни ребёнком была, правда, девочка.

О чём я Алену и рассказала — закинув руку за голову и глядя на бегущие по небу облака. А потом — не иначе как под впечатлением легенды — поинтересовалась, а какие сказки он слушал в детстве.

Повисла пауза, во время которой я осознала, какую глупость сморозила, но не придумала, как её исправить. Госпожа не должна интересоваться детством раба. Какое, демон его забери, детство у вазы?

— На юге, госпожа, — тщательно подбирая слова, произнёс Ален, опустив взгляд, — верят в джинов, но не в фэйри, как здесь. Джины приходят к тем, кто ведёт себя… неподабающе.

Я приподнялась на локте, вглядываясь в его лицо.

— Тогда, полагаю, ты знаком с парочкой.

Теперь я совершенно точно видела улыбку — во взгляде так уж точно. Живую, настоящую.

— Это должно быть так же верно и для вас, моя госпожа, учитывая, что ваши фэйри любят красивых девушек.

Я отвернулась, чтобы он не видел, как запылали щёки. Он правда считает меня привлекательной? Меня? С роду не слыла красавицей!

Или это такая тонкая шпилька? Ну, конечно, шпилька!

— Ведьм они не очень любят, — проворчала я, обрывая травинки. — И не забывайся.

Он покорно склонил голову и, спустя минуту тишины, негромко поинтересовался:

— Госпожа не желает послушать о рыцаре-фэйри и лесной королеве?

Госпоже было плевать.

Но его голос и правда успокаивал.

Ночью я пила снотворное и спала, как сурок. Убедила себя, что нервишки пошаливают.