Сколько волка ни корми

— Ему нужен этот пояс, — выплёвывает она презрительно — как будто это она сделала одолжение неблагодарной Бае, а не Бая — Врану. — Ты же пришла сюда, чтобы ему помочь? Спасибо — ты ему помогла. Дальше мы разберёмся сами. Ты сама отказалась к нам присоединиться. Можешь отдохнуть и уходить. У нас есть другие заботы, кроме выслушивания твоих острот. Ты нам здесь больше не нужна.

— Ох-х-х, — говорит то ли Зоран, то ли Горан.

— Зимка, ну ты куда опять полезла?

— Зимка, ну мы же тебе говорили…

Зима задыхается от бессилия и отчаяния — возможно, даже большего, чем когда она выкрикивала имя Врана, неспособная сделать к нему и шаг. Бедное, запутавшееся, живущее в потерянном мире из своих несбыточных чаяний и самообмана дитя. Как и все они. Бая не может злиться на неё — Бая не может злиться ни на кого из них. Вран по-прежнему смотрит на Баю медленно оживающим взглядом. Врану нет никакого дела до того, что наговорила Бае Зима. Возможно, Вран даже её не слушал.

— Любовь бывает слепа, Зима, — мягко говорит Бая. — Но у нас всё ещё есть уши.

— Уходи, Зима, — говорит и Вран. Словно в горькое подтверждение её слов. — Пожалуйста. Уйди.

«Каким образом хоть кто-то из них может быть счастлив?» — спросил Сивер у Баи несколько дней назад.

Бая смотрит, как медленно, послушно, с болезненной покорностью поднимается с колен Зима, — и не знает ответа. Бая оглядывается через плечо на выдыхающего через нос Нерева, совсем затерявшегося в своей густой чёрной бороде, на равнодушного Самбора, всем своим видом стремящегося к Радею — но упускающего самое главное: улыбку. Радей всегда улыбался. Радей действительно всегда был счастлив и доволен своей судьбой — пусть он и не выбирал её сам.

Только Горан с Зораном, кажется, чувствуют себя здесь в своей тарелке — но это и неудивительно. Горану с Зораном нужно совсем немного: братское плечо, чтобы опереться, повод, чтобы посмеяться, и отсутствие ворчливых стариков, за которыми надо убирать горшки. Бая уверена, что поводов для веселья — в их понимании — у Горана с Зораном здесь предостаточно, а стариков здесь и не появится. Кроме, возможно, них самих. И Самбора с Неревом. И Зимы — несчастной старушки, так до последнего вздоха и продолжающей заглядывать в глаза Врану, плавая в тёмной, затягивающей мути своих неосуществимых надежд.

— Кто это был? — спрашивает Бая у Врана снова, когда Зима отходит к остальным — и они направляются к палаткам под усталое бормотание Нерева. — Кто пришёл за мной, Вран?

И Вран снова молчит.

— Я уйду, Вран, — твёрдо говорит Бая. — Я уйду, если ты не скажешь мне. Это твоё право — молчать. Но и моё право — уйти от тебя.

Вран продолжает молчать.

И Бая начинает подниматься.

И Бая задерживается взглядом на своём поясе у него на животе, и мелькает у Баи мысль снять его, стянуть, забрать вместе с серьгой, забрать вместе с последним напоминанием о себе, с последней надеждой, которой живёт и эта заблудшая душа, — но у Баи не поднимается рука.

Бая выпрямляется и отворачивается от Врана. Бая делает шаг в сторону палаток, встречается случайным взглядом с чьими-то любопытными тёмными глазами, мгновенно скрывающимися за пёстрым навесом — и Бая слышит голос Врана:

— Солн.

Солн…

Бая продолжает стоять, глядя на этот навес. Бая узнаёт в нём несколько старых, распоротых рубах и штанов из своего племени.

Как Бая могла не узнать Солна?

Наверное, он сам не хотел, чтобы она его узнавала.

— Ты видишь Солна, — говорит она, как будто обращаясь к палатке.

— Я вижу Солна, — повторяет за ней Вран.

Из палатки доносится едва слышный шёпот. Знают ли те, кто там находится, кто такой этот Солн с Белых болот? Сколько лет им было, когда Солна объявили погибшим на том собрании? Что они думают, услышав его имя?

Бая пытается вздохнуть — и её грудь вдруг опять забывает, как дышать. Запах. Смех. «Малышка».

Солн ничуть не удивился, когда Лесьяра назначила его старшим у Врана. Временами Лесьяра слишком увлекалась этим — раздачей не слишком приятных поручений тем, кто ей не угодил. Лесьяра, что бы кто ни говорил, была не самой совершенной главой племени. Солн порой шутил, что они с сестрой перепутали время рождения — Ясна, мягкая, мудрая, лукавая, умеющая находить со всеми общий язык Ясна подошла бы на это место гораздо лучше.

«А, может, я просто слишком сильно в неё влюблён, — задумчиво добавлял Солн. — Ах, любовь, любовь, слепящая любовь…»

«Что ж, из него может выйти толк, — сказал Солн Бае столь же задумчиво после первой встречи с Враном. — А может и не выйти. Да, я бы поставил на то, что ничего из него не выйдет. Но тебя ведь это не волнует, верно, малышка? Ах, любовь, любовь, слепящая любовь…»

— Значит, он не в вечном лесу? — негромко спрашивает Бая.

— Похоже, что так.

Двенадцать лет. Двенадцать лет прошло со смерти Солна — двенадцать лет с того мига, когда он должен был воссоединится с Ясной. А Солн всё это время был здесь. Видимо — с Враном. Видимо — не просто так.

— И почему же? — спрашивает Бая, поворачиваясь к Врану.