Сколько золота в этих холмах

Анна всегда принимала Люси за что-то сладкое. «Сладость моя», «услада», «сладкий горошек». На прошлой неделе Анна подарила Люси ящик с ее первым в этом году урожаем сливы. При виде этих плодов, таких зрелых, что кожица на них трескалась, Люси почувствовала приступ тошноты.

Цвет синяка.

Она отвергла подарок, и тогда Анна вспомнила историю, которую рассказала ей Люси, о том, как собирала сливы в детстве. Но то была история Сэм, и любовь к сладостям тоже была у Сэм. Слишком поздно было в тот день объяснять, что Люси любила этот плод в сушеном и соленом виде. Она с трудом заставила себя пару раз куснуть приторный фрукт.

Люси держит Анну за волосы и вспоминает тошнотворные сливы, которыми ее вырвало. Анна опорожняет свой желудок в хрустальную вазу. Сэм ушла, отправлена в сад с Чарльзом.

– Шшш, – говорит Люси.

– Ты, наверно, думаешь, какая я ужасная, – рыдает Анна и поворачивает голову, чтобы ее погладили. – Извини.

– Это не твоя вина. Это все Сэм.

С Сэм она еще разберется.

Рыдания Анны смолкают, потом возобновляются с новой силой.

– Не знаю, что на меня нашло. Не нужно мне было пить столько виски. Все дело в том… все дело… Люсинда? Тебе никогда не хочется быть кем-то другим?

Руки Люси замирают. Металлические зубы грызут ее сердце. Она продолжает гладить волосы Анны.

– Нет, – говорит она.

– Мне иногда хочется быть тобой.

Люси прикусывает язык. Ощущает вкус соли.

– Я бы отдала половину своего состояния, чтобы уехать без папы, чтобы он не следил, не подглядывал за мной. Вот ты – можешь поехать куда хочешь, и никто и слова не скажет. Хоть завтра можешь уехать из города с Сэмом, если есть желание. Счастливая.

Если бы Сэм уезжала не одна. Если бы Люси не знала, что Сэм ей откажет. Она думает, не сказать ли ей об этом, но зависть, которую разбудил в ней Чарльз в саду, не отпускает ее. Люси говорит.

– Давай тогда поменяемся. Я останусь в твоих комнатах, а ты можешь бежать.

Анна слабо улыбается. Сморкается.

– Твои шутки так меня утешают. Я знаю – я говорю глупости. Наверняка это такие предсвадебные треволнения. А где, кстати, Чарльз?

– Я должна тебе кое-что сказать, – говорит Люси.

Она говорит. Об игорном притоне три года назад, о руках Чарльза и его предложениях. Она показывает отметину на своей руке. Она говорит тихо и скрывает некоторые факты – вроде того, что Чарльз поцеловал ее, застав врасплох, и она несколько мгновений отвечала ему, не смогла преодолеть желания. Она не хочет ранить подругу. Может быть, только немного поцарапать. Может быть, выпить немного крови, чтобы получить доказательство: в венах Анны есть не только золото.

Анна не воет, не охает, как делает это, когда слышит про тигра. На ее лбу появляется одна морщинка, потом лоб разглаживается.

– Я тебя прощаю, – говорит Анна.

Люси недоуменно смотрит на нее.

– Папа предупреждал меня, что ревность заставляет людей совершать странные поступки. Нет нужды рассказывать мне ложь про Чарльза. Моя сладкая, в нашей жизни останется немало места для тебя, после того как мы поженимся.

Во рту у Люси словно клейкая масса, она едва может говорить.

– Я не… Я не хочу…

– Кроме того, – говорит Анна и смеется своим журчащим беззаботным смехом. – Чего Чарльз может хотеть от тебя?

Люси чувствует вкус металла во рту. Она опять прикусывает себе язык.

Анна улыбается ей.

Люси может говорить, может кричать, может выплюнуть свой окровавленный язык на ковер, но Анна будет видеть только то, что хочет видеть. Анна, которая считает тигров домашними любимцами или убранством, чтобы вешать их, великолепных, со стеклянными глазами, на стену рядом с купчей, Анна, которая принижает землю, заявляя право владения на нее. Анна хочет, чтобы рядом с ней была кроткая Люси, третье место в их железнодорожном вагоне, Люси, которая пьет их шоколад, спит рядом с их кроватью и, может быть, даже позволяет Чарльзу пощекотать ее ночью. Анна хочет иметь некое домашнее существо, безобидное – тигры Анны отличаются от тигров Люси так же, как Чарльз Анны отличается от Чарльза Люси.

Анна правильно делает, что не принимает истории Люси. Она не опасается неприятностей со стороны Чарльза. Она неприкосновенная, защищена своим провожатым и золотом отца.

Люси делает шаг назад, еще шаг и еще, пока не прижимается к дверям гостиной. Она берется за дверную ручку.

– Успокойся, дорогая, – говорит Анна. – Злиться не на что.

Люси смотрит на себя. Белое льняное платье с высоким воротником, даже горло обхватывает, шнуровка сжимает ее ребра, чтобы развязать ее самой, без помощи, нужна добрая четверть часа. Но есть другой способ. Она заводит руку за спину, хватает ткань платья и дергает со всей силы.

Жемчужные пуговицы отрываются, мелодично ударяют по двери.

Люси выступает из погубленного платья. Из туфель на каблуке. Она стоит в дверях в сорочке, став на три дюйма ниже. Ей сразу же становится прохладнее, воздух не такой тяжелый; она как бы приглашает Анну посмотреть и увидеть: теперь она не такая же, теперь она не бледное отражение Анны. Люси какая она есть, босая, как в день своего появления в Суитуотере.

* * *