Скользкая дорога

Их номер произвел фурор. Все две недели, что шло представление, свободное падение родителей неизменно вызывало у публики настоящий ураган эмоций. Наконец наступил последний день шоу, после которого мама с папой получали свободу от контракта и круглую сумму с шестью нулями на свой счет. В последний раз в своей карьере папа прыгнул с вышки и после продолжительного падения под возгласы зрителей ухватился за красную ручку троса, начав раскручиваться вокруг башни, пока мама летела вниз. Еще секунда — и она схватила руку делающего очередной оборот вокруг вышки отца, и вот они вдвоем описывают круг. Мама в блестящем костюме… Вот камеры сфокусировались на ее лице, чтобы в последний раз показать обворожительную открытую улыбку, но вместо нее зрители видят напряженное лицо и страх. Никто не успел моргнуть и глазом — настолько быстро и непонятно это произошло…Мама как бы отделилась от отца и с огромной скоростью, набранной за время вращения вокруг башни, полетела в сторону. Единственное, что успели заснять камеры, это как блестящее пятнышко исчезает в пучине воды. Отец, потеряв от шока ощущение пространства и судорожно ища глазами маму, врезался в корпус башни. Всего какой-то сантиметр, какой-то непонятно с чего образовавшийся просчет не позволил им схватить друг друга той самой хваткой, которая соединяла их в единый организм в этом номере. По признанию папы, он тогда почувствовал неладное сразу, как понял, что они держатся друг за друга лишь согнутыми кончиками пальцев, и как пальцы мамы, миллиметр за миллиметром, выскальзывают из его руки.

Мамино тело извлекли из воды только на второй день поисков. Отец пролежал в коме два месяца. Он до сих пор не восстановился, несмотря на огромное количество операций: говорит он более-менее сносно, но травма позвоночника лишила его нормального сна, измотав нервную систему. В день, когда это произошло, я приехал в реанимацию, чтобы сдать кровь для отца. Этого не понадобилось, но я все же решил сдать ее, просто на будущее. Когда тебя настигает подобная беда, ты будто проникаешься состраданием ко всем гипотетическим жертвам — готов быть и донором, и спонсором, и волонтером. В общем, именно после этого случая и была выявлена возможность моей крови давать ответную реакцию. А через некоторое время я стал высоким судьей.

На предмет моей кандидатуры со мной связывался как раз Тим Кравиц. Не думаю, что произошедшее с моими родителями дало ему основание считать меня человеком, знающим ценность жизни, ведь каждый рано или поздно теряет близкого человека — вопрос лишь в степени драматичности, которая окружает эту потерю. Скорее, определяющим фактором в данном случае была моя профессия — ценность жизни я осознаю именно благодаря глубоким знаниям истории. Кстати, когда назначали последнего высокого судью, госпожу Икуми Мурао, я выступал с открытой лекцией, в ходе которой, я надеюсь, мне удалось напомнить об этой ценности, апеллируя как раз к истории».

— Да, господин Мартинез, я смотрел запись вашей лекции, — сказал Тоцци.

— Думаю, на этом у меня все, детективы.

— Профессор, — продолжил капитан, — правильно ли я понимаю, что ваше общение с Тимом Кравицем ограничилось только тем, что он номинировал вашу кандидатуру на пост высокого судьи?

— Именно так. Я получил единогласное одобрение — все девять членов Палаты проголосовали за меня. После этого я виделся с Кравицем лишь дважды — сначала, когда назначали Винсента Перре, а затем — когда принимали решение по Тарье Экман.

— А известно ли вам что-либо о супруге господина Кравица, Стефани Джефферсон?

— Ровным счетом ничего. О ее существовании я узнал, как и все, — из новостей, когда он ее убил.

— Имелись ли у вас основания желать ему смерти или, наоборот, оправдания?

— По-человечески, конечно, каждому высокому судье хочется, чтобы ядро окрасилось в белый. Но это теоретически. По факту у меня не было интереса в исходе рассмотрения апелляции господина Кравица.

— Профессор, есть ли у вас еще что-то, о чем вы считаете нужным нам рассказать?

— Рассказать я могу о многом, детективы, но к предмету нашего разговора это не имеет отношения.

— Что же, — Арманду переглянулся с Лукасом и обратился к Мартинезу, — в таком случае мне остается только поблагодарить вас за уделенное время и проделанный к нам путь.

— Нет нужды благодарить меня. Я пытаюсь помочь, хотя и понимаю, что толку от моего рассказа никакого, — профессор улыбнулся.

— Мы это решим после, — учтиво ответил ему капитан.

— Тогда, если ко мне больше нет вопросов, я оставлю вас?

— Да, конечно. Для меня было честью познакомиться с вами.

Мартинез встал, пожал руку сначала Арманду, потом Лукасу, а затем, еще раз попрощавшись, покинул переговорную комнату.

— Да-а-а, — протянул Лукас, — чем больше мы общаемся с высокими судьями, тем сильнее мои сомнения в том, что мы с тобой копаем в правильном направлении.