Скопус. Антология поэзии и прозы

Никитич. Ну зачем тебе исправная тачка, едрена вошь?

Микола (вне себя). Но я все равно ее добуду, падлу эту! Не посмотрю, что золотая! Хоть со дна, а добуду! (Снимает куртку). На дно за ней нырну! Сейчас нырну, выпью только для согреву! (Пьет из горлышка, косится на дрожащего от холода Леху). Выпью, значит, и к ней! (Видно, что ему не хочется лезть в воду). До самого дна доберусь, а найду ее, падлу! Или лучше так: плотину эту сейчас к хренам сломаем, воду с пруда спустим, и вот тебе, пожалуйста, рыбка золотая! Лежит на дне, как на ладошке, перед тобой: адью, мамзель, на сковородку!

Никитич. Это кто ж тебе плотину ломать позволит?

Микола. А разве я земле своей не хозяин? Я кто? Я — рабочий класс, гегемон! Все тут мне принадлежит: хочу ломаю, хочу строю! Тем более, в огне боев заслужил! Или нет?

Никитич. Гегемон, конечно, едрена вошь, но и мнение начальства тоже уважать должен.

Микола. Мнение — это конечно! Но ты же не против? Ведь она, падла эта, что она? Она, вишь, на дно улеглась, она нам доказывает. Но мы тоже доказать можем. Чтоб знала, кто здесь хозяин!

Никитич. Вот и у меня случай на Воркуте вышел. Я тогда ответственным за лесосклад был, а учетчиком при мне зэк один служил, из жидов…

Микола. Потому что, если я не хозяин, то какой же я тогда гегемон? А ну, Леха, скажи!

Леха вдруг разражается рыданиями.

Никитич. Глазастый такой жидок, знаешь, какие они бывают? Уши врозь, но грамотный, едрена вошь!

Леха (сквозь рыдания). Ведь обиделась она, давно обиделась, но молчит! Но я на нее не обижаюсь, потому что разве со мной жизнь?

Микола. А кто гегемон, тот, значит, всегда начальство уважает. А я, тем более, в огне боев заслужил!

Леха (плача). Ведь я как в дом вхожу, так мне и жалко ее. Разве у ней со мной жизнь? Я же каждый день пьяный…

Никитич. И вот пригоняют раз состав из Москвы, сто вагонов от автозавода, под лес. И жидок мой с бумагами ко мне: «Путевой листок, — говорит, — подпишите!» Это чтоб грузить лес, едрена вошь…

Леха. Конечно, я каждый день пьяный, а я как пьяный, я психовый. Но я на нее не обижаюсь, хоть она и не девка была, как за меня выходила…

Микола. …у меня, может, три ранения и мемориальная доска на стене дома в городе-герое Севастополе…

Никитич. «Когда погрузку начинать?» — спрашивает, едрена вошь, а сам глазками так и сверкает, думает: ему за хорошую работу зачет сделают, год за три спишут. А я думаю: «Нет, брат-жидок, шалишь! Не снять тебе, едрена вошь, с этого дела навара!»

Микола. А раз так, значит, я — гегемон, и слово мое последнее. Иди, Леха, долбани разок плотину с бульдозера, чтоб знала она, кто здесь хозяин!

Леха (утирая слезы). Я ведь каждый день пьяный, ломаю все, крушу, по-скотски, а она молчит. Но я на нее не обижаюсь. Я себя на ее место ставлю: ну что у ней со мной за жизнь?

Микола. Не идешь, значит? Ну и ладно, я сам могу: я по любой машине грамотный, шофер первого класса! (Идет к бульдозеру).

Никитич. У меня тогда запой был, а тут еще сияние это, едрена вошь…

Бульдозер с грохотом трогается с места.

Смотрю я на него, листок путевой из рук беру и говорю: «Не грузи!» А он молчит, только глазами моргает, а что он может? Он же зэк, хоть и грамотный, едрена вошь!

Бульдозер уезжает за сцену.

И пошли сто вагончиков в Москву порожняком: их задерживать нельзя, у них на железной дороге расписание!

Слышно, как за сценой натужно ревет мотор бульдозера, затем — удар.

Леха (в интервалах между ревом и ударами). А ведь мог бы и не пить! Но пью. И всю получку пропиваю. А если бы не пил, много ли мне надо? Рубль в день на обед, да блок сигарет на месяц. И все, и больше ничего мне не надо.

Никитич (в интервалах). Ушли, значит, вагончики, а назавтра узнаю, что жидок мой к заместителю бегал, у него путевой листок подписать норовил, едрена вошь! Старательный, вишь, нашелся: забыл, едрена вошь, кто я, а кто он! Ну, думаю, ладно, ты у меня попрыгаешь! И точно. Назавтра опять сто вагонов из Москвы пригоняют, под лес, и опять он ко мне с листком…

Леха. Другие, может, домой по 300 рублей приносят, а я все пропиваю. А мог бы все ей отдавать, жена все-таки, хоть она и не девка была, да чего поминать? Десять лет уже прошло… А она все молчит, но я на нее не обижаюсь…

Никитич. А сияние это, едрена вошь, всю душу из тебя вынимает! Так я даже в его сторону и не глянул, листок со стола смахнул и опять: «Не грузи!» Он прямо чуть не заплакал, заморгал и пошел. А вагончики опять порожняком в Москву покатились.