Скорбь сатаны

— Я также в этом убежден, — любезно ответил Лючио, — а между тем я не думаю, чтобы мистер Темпест оказался бы строгим кредитором. Он может подождать. А что касается вашей души, которую вы проиграли… — Лючио остановился и пристально посмотрел в глаза графу, — то конечно я ждать не буду…

Граф слегка улыбнулся этой шутке и направился к выходу.

Как только дверь закрылась за ним, некоторые из гостей многозначительно переглянулись.

— Он окончательно разорен, — сказал один из них вполголоса.

— Он не будет в состояния заплатить даже того, что проиграл здесь, — заметил другой, — на бегах он пропустил более пятидесяти тысяч…

Эти замечания были сказаны и выслушаны вполне равнодушно, как будто говорилось о погоде — никто не выразил ни сожаления, ни сочувствия. Все эти игроки были эгоистичны до мозга костей; глядя на их очерствелые лица, я почувствовал невольное возмущение, не без некоторой доли стыда. Я еще не успел убить в себе всякое доброе стремление, хотя припоминая теперь это время, похожее скорей на ужасный сон, чем на действительность, я сознаюсь, что с каждым днем я становился суше и бессердечнее. В этот вечер, однако, во мне еще теплилась добрая искра, и я решил немедленно написать Линтону, прося его считать свой долг оплаченным, так как я все равно ничего с него не потребую. Пока я еще размышлял об этом, я вдруг почувствовал на себе взгляд Лючио. Князь улыбнулся, сделал мне знак рукой и мы одновременно вышли из клуба. Ночь была холодная, небо морозное, ясное, усыпанное звездами. Пройдя несколько шагов, Лючио остановился и положил мне руку на плечо.

— Темпест, — сказал он, — если вы будете тратить добрые чувства на этих негодяев, то нам придется расстаться. Я вижу по вашему лицу, что вы мечтаете о чем-то великодушном и, простите за откровенность, — глупом. Лучше прямо станьте на колени и прочитайте молитву. Вы хотите простить Линтону его долг, но ведь это сумасбродство. Линтон известный негодяй; он никогда не старался быть иным; уверяю вас, он не стоит вашего сочувствия. С тех пор, как он сошел со школьной скамьи он играл, пил и развратничал, — по-моему всякая собака достойнее его.

— Но верно на свете есть же кто-нибудь, кто любит его? — сказал я.

— «Кто-нибудь, кто любит его?» — повторил Лючио презрительно. — Действительно; он содержит трех балеринок, но разве это любовь? Его мать любила его и умерла с горя; он убил ее. Нет, повторяю, Линтон негодяй; пусть он платит свои долги полностью, включая душу, которую он так легкомысленно проиграл мне. Если бы я был дьяволом, то я, верно, порадовался бы своей добыче и с восторгом готовил бы ему место в аду; он сам создал свою судьбу, он всем рисковал, пусть всем и платит!

Я не успел ответить; по той стороне довольно пустынной улицы, я увидал человека и узнал в нем молодого графа.

— Вот он сам! — воскликнул я. Лючио резко потянул меня за рукав.

— Неужели вы хотите говорить с ним?

— Нет! Но куда это он может идти? Смотрите, он споткнулся!

— Пьян, должно быть! — и лицо Лючио выразило несказанное презрение.

Мы приостановились, глядя на графа, который тоже замедлил шаг как бы в нерешительности; наконец, он обернулся и крикнул извозчика; невдалеке стоявшая коляска с шумом подкатила. Линтон дал приказание кучеру и уселся. Но извозчик не успел отъехать более десяти шагов, как раздался выстрел.

— Бог мой! он застрелился! — закричал я в ужасе. Коляска остановилась, швейцары, лакеи, городовые появились в одно мгновение; я быстро кинулся вперед, но сильная рука Лючио остановила меня.

— Не волнуйтесь, Джеффри, — сказал он, — если вы сделаете вид, что знаете графа, то невольно выдадите игорный клуб со всеми его членами; обуздайте свои дикие стремления, — они могут причинить вам немало зла. Если он застрелился, так застрелился! Стоит ли об этом говорить?

— Лючио! — закричал я, стараясь изо всех сил вырвать свою руку, — вы бесчеловечны! Как вы можете рассуждать в такую минуту? Подумайте, ведь я причина этого несчастья, мой проклятый выигрыш и послужил последним ударом, я в этом убежден, и никогда себе этого не прощу.

— Откуда у вас вдруг явилось такое жалостливое сердце? — насмешливо спросил Лючио, толкая меня вперед. — Если вы ожидаете успеха в жизни, то придется и вам немного почерстветь. Вы полагаете, что ваш проклятый выигрыш (вы, кажется, так сказали) причина смерти Линтона? Но, во-первых, выигрыш никогда не может быть проклятым, а во вторых, граф был еще разорен до сегодняшнего вечера. Вы нисколько не виноваты. А ради клуба, я не желаю, чтобы мы были хотя бы косвенно замешаны в это самоубийство. Составят протокол без нас; и в свидетельстве врача будет значиться следующее показание: «временное помешательство».

Я невольно задрожал. Мысль, что в нескольких шагах от нас лежит окровавленное тело человека, с которым я так недавно играл и говорил, приводила меня в ужас. — Несмотря на слова Лючио, я чувствовал себя убийцей несчастного.