Скорбь сатаны

— Когда море с диким ревом бросается на берег, — оно требует своей жертвы — человечества, оно жаждет смыть с чудной земли ничтожное насекомое, нарушающее ее спокойствие! Оно всасывает и уничтожает человека при каждом удобном случае и в этом помогает ему его близкий друг — ветер. Когда гром раздается сейчас после молнии, не кажется ли вам, что даже тучи принимают участие в этой благочестивой войне, в войне против единственной ошибки Бога — сотворении человечества, в усилии стереть людей с лица земли, как вычеркивают негодный стих из хорошей поэмы! Например, вы и я — единственные фальшивые ноты в сегодняшней земной гармонии. Мы не особенно благодарны за жизнь, мы не невинны, как птицы и цветы! У нас больше знания, скажете вы, но разве вы можете быть уверены в этом? Наше знание, судя по преданию древа познания добра и зла, пришло к нам от дьявола и внушило нам немало самонадеянности, так как мы верим, что мы бессмертны, как боги…

— Меня вы не можете обвинить в этом, — прервал я, — я не раз говорил вам, что не верю в загробную жизнь. Жизни на земле мне достаточно. Я не желаю и не ожидаю другой.

— Понимаю. — Но если другая жизнь существует! — продолжал Лючио, пристально глядя на меня, — и вас никто не спросит, желаете ли вы жить или нет? Волей неволей вы очутитесь в состоянии самосознания, в котором вы предпочли бы не быть.

— Пустяки, — нетерпеливо воскликнул я. — Ради Бога оставим этот разговор. Я счастлив сегодня; мое сердце радостно, как жаворонок, поющий над нами. Я в великолепном настроении духа и не способен сказать дурного слова, даже моему злейшему врагу.

Князь улыбнулся.

— Вот в каком вы настроении? — сказал он, беря меня за руку. — В таком случае мы не могли бы, выбрать более удобного времени для посещения этого красивого уголка, — и с этими словами Лючио быстро свернул направо в узкую тропинку. Мы сделали несколько шагов и остановились перед прелестным домиком, окруженным густой весенней зеленью и огороженным кустами боярышника и душистого шиповника. — Держитесь вашего настроения, Джеффри, — продолжал Лючио, — и не меняйте добродушного состояния вашего ума, тут живет женщина, имя и слава которой вам одинаково ненавистны, — а именно Мэвис Клер!

Глава девятнадцатая

Кровь бросилась мне в лицо, и я резко остановился.

— Пойдемте назад, — сказал я.

— Почему?

— Потому что я незнаком с Мэвис Клер и не желаю ее знакомства, я питаю отвращение к женщинам писательницам, — для меня это существа среднего рода.

— Вы, должно быть, думаете о передовых женщинах, — сказал Лючио. — Но вы ошибаетесь. Мэвис Клер к этому разряду не принадлежит, это молодая женщина старого закала. Я считаю, что скорее танцовщица Дерино принадлежит к среднему роду, но вы этого не находите, наоборот вы истратили на нее немалое количество денег.

— Это не имеет никакого соотношения, — ответил я горячо, — Дерино забавляла меня.

— И не была вашей соперницей, — лукаво улыбнулся Лючио. — Я же думаю, что женщина, выказывающая силу своего ума, достойна большего уважения, чем та, которая показывает только ноги. Однако большинство мужчин предпочитают ноги. У нас еще так много времени до поезда, что мы успеем сделать визит к этому гению.

— Гению? — повторил я в возмущении.

— Глупой женщине, если хотите. — Лючио засмеялся. — Мисс Клер забавит вас, пожалуй, не меньше мадемуазель Дерино. Я позвоню и спрошу, дома ли она.

Князь придвинулся к калитке; но я остался позади, обиженный и угрюмый, и решил не сопровождать Лючио в случае, если его примут.

Внезапно, где-то очень близко раздался веселый смех, и чистый голос произнес:

— Трикси, какой ты шалун; отнеси пряник и извинись.

Лючио слегка раздвинул ветки живой изгороди, потом энергично замахал рукой.

— Вот она сама, — шепнул он. — Вот она некрасивая, кислая, больная писательница! Силы небесные! она действительно может вселить ужас в душу не только обыкновенного смертного, но и миллионера!