Скорбь Сатаны

– Ради бога, не будьте таким жестокосердным, – страстно сказала Мэйвис. – Для меня последние слова Сибил, бедной, измученной, несчастной девушки, являются невыразимо ужасными и омерзительными. Вы хотите сказать, что не верите в загробную жизнь?

– Ничуть, – уверенно ответил я.

– Значит, для вас это ничего не значит? Ее торжественное заверение в том, что она не умерла, а снова живет, – и живет в неописуемых страданиях! – вы в него не верите?

– Неужели кто-нибудь поверит бреду умирающего? – ответил я ей. – Она, как я уже сказал, испытывала муки от яда и страсти, – и в этих муках писала, как под пыткой…

– Неужели вас невозможно убедить в правде? – торжественно спросила Мэйвис. – Неужели вы настолько больны и не можете без сомнений принять душой, что этот мир всего лишь тень иных миров, ожидающих нас? Уверяю вас, пока я жива, когда-нибудь вам откроется это ужасное знание! Я в курсе ваших теорий, у вашей жены были те же убеждения или, скорее, то же неверие, что и у вас, и все же она наконец убедилась в обратном. Я не буду пытаться спорить с вами. Если это последнее письмо несчастной девушки, на которой вы женились, не может открыть вам глаза на вечные факты, которые вы предпочитаете игнорировать, вам ничто и никогда не поможет. Вы во власти своего врага!

– О ком вы говорите, Мэйвис? – удивленно спросил я, заметив, что она стоит, как человек, внезапно очнувшийся от кошмара, глаза ее задумчиво устремлены в пустоту, а губы дрожат.

– Ваш враг… ваш враг! – с жаром повторила она. – Мне кажется, что его тень сейчас стоит рядом с вами! Услышьте голос мертвой Сибил! Что она говорит? – «О Боже, помилуй меня!.. Я знаю, КТО теперь требует моего поклонения и тянет меня в тот кружащийся мир, что объят огнем!.. его зовут…»

– Что же! – нетерпеливо перебил я ее. – На этом все обрывается; его зовут…

– Лучо Риманез! – взволнованно воскликнула Мэйвис. – Я не знаю, откуда он явился, но я беру Бога в свидетели своей веры в то, что он – творец зла, дьявол в прекрасном человеческом обличье, разрушитель и растлитель! Его проклятие пало на Сибил в тот миг, когда она встретила его, – то же проклятие лежит и на вас! Оставьте его, если вы мудры, – воспользуйтесь шансом спастись, пока он у вас есть, и никогда больше не позволяйте ему видеть ваше лицо!

Она говорила задыхаясь, с какой-то поспешностью, словно не по своей воле. Я уставился на нее с изумлением и некоторым раздражением.

– Подобное для меня невозможно, Мэйвис, – сказал я несколько холодно. – Князь Риманез – мой лучший друг, лучшего ни у кого никогда не было, и его верность мне подверглась суровому испытанию, где большинство мужчин потерпели бы неудачу. Я еще не обо всем вам рассказал.

И я вкратце рассказал о сцене между моей женой и Лучо в галерее Уиллоусмира, свидетелем которой я стал. Она выслушала, но с явным усилием, и, откинув со лба спутавшиеся волосы, тяжело вздохнула.

– Мне жаль, но это не меняет моих убеждений, – сказала она. – Я смотрю на вашего лучшего друга как на вашего злейшего врага. И я чувствую, что вы не осознаете ужасного бедствия, вызванного смертью вашей жены, в его истинном аспекте. Вы простите меня, если я попрошу вас оставить меня? –  Письмо леди Сибил ужасно повлияло на меня – я чувствую, что больше не могу говорить об этом… Если бы только я не читала его…

Она замолчала, едва сдерживая слезы, – я видел, что она нервничает, и, взяв рукопись у нее из рук, сказал полушутя:

– Значит, вы не можете предложить эпитафию для памятника моей жене?

Она повернулась ко мне с широким жестом упрека.

– Да, могу! – ответила она с тихим возмущением. – Напишите следующее: «От безжалостной руки разбитому сердцу!» Это подойдет мертвой девушке и вам – живущему мужчине!

Ее шуршащее платье коснулось моих ног, – она прошла мимо меня и исчезла. Ошеломленный ее внезапным гневом и столь же внезапным уходом, я стоял неподвижно – сенбернар поднялся с коврика у камина и подозрительно уставился на меня, очевидно желая, чтобы я откланялся. Афина Паллада, как обычно, смотрела сквозь меня с безграничным презрением – все разнообразные предметы в этом тихом кабинете, казалось, молча желали изгнать меня как незваного гостя. Еще один раз я с тоской оглядел все вокруг, словно усталый изгнанник, что смотрит на мирный сад и тщетно желает войти.

– Как, в конце концов, она похожа на представительниц своего пола! – сказал я вполголоса. – Она обвиняет меня в безжалостности и забывает, что грешницей была Сибил, а не я! Нет, какой бы виноватой ни была женщина, ей обычно удается вызвать определенное сочувствие – мужчина всегда остается в стороне.

Я содрогнулся от охватившего меня одиночества, когда обвел взглядом тихую комнату. В воздухе витал аромат лилий, исходивший, как мне показалось, от нежной и утонченной натуры самой Мэйвис.

– Если бы я только узнал ее раньше и полюбил ее! – пробормотал я, наконец поворачиваясь и выходя из дома.