Скорбь Сатаны

Везде скрупулезно соблюдались нормы закона, приличия и порядка – всем платили (что было главным), и все, я полагаю, были довольны тем, что им удалось поиметь на этой смерти. Похороны подарили радость душам всех могильщиков – настолько дорогими и впечатляющими они были. Торговля флористок получила определенный импульс благодаря бесчисленным заказам на венки и кресты, сделанные из самых дорогих цветов. Когда гроб несли к могиле, его не было видно из-за множества цветов, которые покрывали его. И среди всех этих открыток, знаков любви, прощальных подарков и «не-потерянных-но-ушедших-так-рано», что украшали белые букеты из лилий, гардений и роз, символизирующих невинность и сладость отравленного трупа, украшению которого они служили, не было ни одного искреннего сожаления, ни одного непритворного выражения истинной скорби. Лорд Элтон представлял собой достаточно яркий образец родительской скорби, но в целом, я думаю, он не сожалел о смерти своей дочери, поскольку единственная помеха на пути его брака с Дианой Чесни теперь была устранена. Мне кажется, сама Диана сожалела об этом, насколько такая легкомысленная маленькая американка вообще способна о чем-то сожалеть, возможно, однако, было бы правильнее сказать, что она была напугана. Внезапный конец Сибил потряс и встревожил ее, но я не уверен, что это ее огорчило. Сколь велика разница между бескорыстным горем и простым нервным потрясением! Мисс Шарлотта Фицрой восприняла известие о смерти своей племянницы с той замечательной стойкостью, что часто свойственна религиозным старым девам определенного возраста. Она отложила вязание, сказав: «На все воля Божья!» – и послала за своим любимым священником. Он пришел, пробыл с ней несколько часов, попивая крепкий чай, – и на следующее утро в церкви причастил ее. Покончив с этим, мисс Фицрой продолжила свое безупречное и ровное существование, сохраняя то же добродетельно-огорченное выражение лица, что и обычно, и больше не проявляя никаких признаков чувств. Я, как убитый горем муж-миллионер, был, без сомнения, самой интересной фигурой на сцене; я знаю, что был очень хорошо одет благодаря моему портному и нежной заботе главного гробовщика, который с подобострастной заботливостью вручил мне мои черные перчатки в день похорон, но в глубине души я чувствовал себя гораздо лучшим актером, чем Генри Ирвинг, и, хотя бы из-за моей восхитительной имитации разбитого сердца, более достойным звания рыцаря. Лучо не присутствовал на похоронах – он прислал из города короткую записку с выражением сочувствия и намекнул, что уверен, что я могу понять причины его отсутствия. Я, конечно, понимал и ценил его уважение, как мне казалось, ко мне и моим чувствам, но, как это ни странно и неуместно, я никогда так сильно не жаждал его общества! Однако то были славные похороны моей прекрасной и лживой супруги: гарцующие лошади влекли увенчанные коронами экипажи по длинным улочкам Уорвикшира к серой старой церкви, живописной и мирной, где священник и его помощники в свежевыстиранных стихарях встретили усыпанный цветами гроб и, по обыкновению что-то пробубнив, предали его земле. Присутствовали даже репортеры, которые не только описали сцену такой, какой она не была, но и прислали в свои соответствующие журналы причудливые наброски церкви, не соответствующие действительности. Я упоминаю об этом просто для того, чтобы показать, насколько тщательно были соблюдены все надлежащие формальности. После церемонии все мы, скорбящие, вернулись в Уиллоусмир на обед, и я хорошо помню, что лорд Элтон рассказал мне новый сальный анекдот за бокалом портвейна перед окончанием трапезы. Похоронщики устроили нечто вроде праздничного банкета в зале для прислуги, и, принимая все во внимание, смерть моей жены доставила огромное удовольствие многим людям и набила деньгами множество открытых карманов. Она не оставила в обществе невосполнимой утраты – она была всего лишь одной бабочкой из тысяч, возможно, более изысканно окрашенной и более трепетной в полете, но никогда не ценилась выше бабочки. Я упоминал, что никто не выразил ей искреннего сожаления, но я был неправ. Мэйвис Клэр была искренне, почти страстно опечалена. Она не прислала цветов к гробу, но пришла на похороны одна и стояла немного в стороне, молча ожидая, пока могилу засыплют, а затем, как раз в тот момент, когда вереница скорбящих модников покидала церковный двор, она подошла и поставила белый крест из собственных садовых лилий поверх свежей земли. Я заметил это и решил, что перед тем, как покинуть Уиллоусмир, отправляясь на Восток с Лучо (поскольку моя поездка была отложена всего на неделю или две из-за смерти Сибил), она должна все узнать.