Скорбь Сатаны

Казалось, он говорил серьезно. На самом деле мне казалось, что он всегда серьезно относился к вопросу о Божестве. Я смутно подумал об одной светской даме, с кем был немного знаком, – особе некрасивой, непривлекательной и подлой, что проводила свое время, развлекаясь с вельможными полукровками и пытаясь пробиться в их ряды. Однажды она сказала мне: «Я ненавижу людей, которые верят в Бога, а вы? Меня тошнит от одной мысли о Боге!»

– Вы верите в Бога! – с сомнением повторил я еще раз.

– Смотрите! – сказал он, поднимая руку к небу. – Там несколько плывущих облаков скрывают миллионы миров, непроницаемых, таинственных, но в то же время реальных; там, внизу, – и он указал на море, – скрываются тысячи вещей, природу которых, хотя океан и является частью земли, люди еще не познали. Между этими верхним и нижним пространствами Непостижимого, но Абсолютного стоите вы, конечный атом с ограниченными возможностями, неуверенный в том, как долго протянется хрупкая нить вашей жизни, но высокомерно взвешивающий своими собственными бедными мозгами вопрос о том, снизойдете ли вы в своей крайней ничтожности и некомпетентности до принятия Бога или нет! Признаюсь, что из всех удивительных вещей во Вселенной именно такое отношение современного человечества поражает меня больше всего!

– А как к этому относитесь вы?

– Я с неохотой принял навязанное мне ужасающее знание, – ответил он с мрачной улыбкой. – Не скажу, что я был способным или прилежным учеником, – мне пришлось страдать, чтобы познать то, что я знаю!

– Вы верите в ад? – внезапно спросил я его – В Сатану, в заклятого врага человечества?

Он молчал так долго, что я удивился; более того, он побледнел до самых губ, а странная, почти мертвенная жесткость черт придавала его облику что-то призрачное и ужасное.

Помолчав, он перевел на меня взгляд – в них отражалось сильное, жгучее страдание, хотя он и улыбался.

– Совершенно верно, я верю в ад! Как я могу поступить иначе, если я верю в небеса? Если есть Верх, то должен быть и Низ; если есть Свет, то должна быть Тьма. И… что касается заклятого врага человечества, – если хотя бы половина рассказанных о нем историй правдива, он, должно быть, самое жалкое и достойное жалости создание во Вселенной! Что значили бы скорби тысячи миллионов миров по сравнению со скорбью Сатаны!

– Скорбью! – эхом отозвался я. – Предполагается, что он должен радоваться, творя зло!

– Ни ангел, ни дьявол не способны на это, – медленно произнес он. – Радоваться злу – это временная мания, которая поражает только человека. Чтобы зло приносило настоящую радость, хаос должен наступить снова, и Бог должен погасить свой собственный свет. – Он уставился на темное море – солнце зашло, и лишь одна звезда слабо мерцала сквозь облака. – И поэтому я снова говорю о том, как скорбит Сатана! Скорби, неизмеримые, как сама вечность, – только представьте! Быть изгнанным с Небес! Слышать на протяжении бесконечных миллиардов лет далекие голоса ангелов, которых он когда-то знал и любил! Быть странником среди пустынь тьмы и тосковать по небесному свету, который раньше был воздухом и пищей для его существа, – и знать, что это человеческая глупость, абсолютный эгоизм человека, жестокость человека, держит его в изгнании, лишенным прощения и покоя! Человеческое благородство может поднять Заблудший Дух почти вплотную к его утраченным радостям, – но человеческая низость снова тянет его вниз, – легкой была пытка Сизифа в сравнении с пыткой Сатаны! Неудивительно, что он ненавидит человечество! Невелика его вина, если он стремится навеки уничтожить ничтожное племя, – неудивительно, что он неохотно отдает им их долю бессмертия! Думайте об этом просто как о легенде, – и он повернулся ко мне почти свирепо. Христос искупил человека и своим учением показал, как человек может искупить дьявола!

– Я вас не понимаю, – слабо произнес я, пораженный странной болью и страстью в его словах.

– Не понимаете? И все же смысл моих слов едва ли неясен! Если бы мужчины были верны своим бессмертным инстинктам и создавшему их Богу, если бы они были щедрыми, честными, бесстрашными, верными, благоговейными, бескорыстными… если бы женщины были чистыми, храбрыми, нежными и любящими, – разве вы не можете себе представить, что при такой силе и справедливости в мире Люцифер, сын зари, был бы движим любовью вместо ненависти? что закрытые двери Рая были бы не заперты и что он, вознесенный к своему Создателю молитвами чистых жизней, снова надел бы свой ангельский венец? Неужели вы не способны это понять, даже с помощью легенды?

– Почему бы и нет, эта легенда прекрасна, – признал я, – и для меня, как я уже говорил вам однажды, совершенно нова. И все же, поскольку мужчины вряд ли будут честными, а женщины непорочными, я боюсь, что у бедняги мало шансов когда-либо заслужить прощение!