– Ну, сэр, у князя же есть свой личный
Внезапно я почувствовал необъяснимое раздражение.
– Слушайте, Моррис, – сказал я ему. – Нет ничего более бессмысленного и вредного, чем привычка совать нос в чужие дела. Князь имеет право жить так, как ему заблагорассудится, и поступать со своими слугами так, как захочет – уверен, за это он платит им по-королевски. И мне нет дела до того, где живет его повар, тут или там, на небесах или в подвале. Он много путешествовал, и без сомнения, у него есть свои причуды; быть может, он весьма щепетилен и предпочитает особенную кухню. Но о том, как ведется его хозяйство, я ничего не хочу знать. Если вам не нравится Амиэль, его общества легко избежать, но ради всего святого, не надо искать загадок там, где их нет.
Моррис поднял глаза, затем потупился и с особенным усердием сложил одно из моих пальто. Я заметил, что основательно поколебал его уверенность.
– Хорошо, сэр, – ответил он и больше ничего не говорил.
Меня скорее позабавил мрачный рассказ моего слуги о проделках Амиэля в среде ему подобных, и когда вечером мы с Лучо отправились к лорду Элтону, я кое-чем с ним поделился. Он рассмеялся.
– Дух Амиэля таков, что слишком часто он не в силах удержаться, – сказал он. – Он сущий проказливый бес и не всегда может управлять собой.
– Значит, я был совершенно не прав на его счет! Я-то думал, что он поразительно мрачный и унылый.
– Знаете, как говорят – внешность обманчива? – тихо сказал мой спутник. – Нет большей правды. Профессиональный юморист почти всегда оказывается человеком сварливым, с тяжелым характером. Как и я, Амиэль вовсе не тот, кем кажется. Вина его лишь в том, что он нарушает границы дозволенного, но он служит верно, а большего мне и не нужно. А что, он вызывает отвращение Морриса или тот просто встревожен?
– Думаю, ни то ни другое, – со смехом отозвался я. – Думаю, он хочет продемонстрировать мне пример возмущенной добропорядочности.
– Что ж, тогда можете быть уверены в том, что за пляской судомойки он следил с особой тщательностью, – сказал Лучо. – Почтенные люди куда как разборчивы в подобных делах! Утешьте его оскорбленные чувства, мой дорогой Джеффри, и скажите ему, что Амиэль – само воплощение добродетели! Он долго служит мне, и как человек не способен ничем настроить кого-то против себя. Он не пытается сойти за ангела. Особенности его речи и повадки – следствие того, что ему слишком часто приходилось подавлять природную веселость, но он в самом деле отличный малый. Он пробовал себя в искусстве гипноза, будучи со мной в Индии; я часто предупреждал его о том, как вредно практиковаться на непосвященных. Но… судомойка! Черт возьми, сколько еще таких судомоек! Одной меньше, одной больше, с горячкой или нет – неважно. Мы прибыли к лорду Элтону.
Экипаж остановился перед красивым особняком чуть в стороне от Парк-Лейн. Нас встретил слуга в красном бархате, белых шелковых чулках и напудренном парике, торжественно передавший нас на попечение его брата-близнеца того же роста и внешности, но более надменного, сопроводившего нас наверх с видом того, кто вот-вот скажет: «Взгляните, сколь постыдное унижение уготовано злой судьбой столь великому человеку!» В гостиной мы обнаружили лорда Элтона, стоявшего на каминном коврике спиной к камину, а прямо напротив него в низком кресле расположилась изящно одетая юная леди с очень маленькими ступнями. Я упоминаю о ее ступнях, поскольку, войдя в комнату, сразу увидел их из-под множества отделанных оборками юбок, обращенными к теплу огня, который неумышленно загораживал граф. В комнате была еще одна леди, сидевшая чинно и прямо, аккуратно сложив руки на коленях, и ей лорд Элтон представил нас в первую очередь, едва закончил свои бурные приветствия.
– Шарлотта, позвольте представить – мои друзья, князь Лучо Риманез, мистер Джеффри Темпест; джентльмены, сестра моей жены, мисс Шарлотта Фицрой.