С того вечера я стал частым и желанным гостем в доме лорда Элтона, и вскоре близко сошелся со всеми домочадцами, включая даже строгую, чопорную мисс Шарлотту Фицрой. Мне было нетрудно заметить, что меня заподозрили в матримониальных намерениях, и, хотя одобрение самой леди Сибил было столь неявным, что я сомневался в том, суждено ли сбыться моим чаяниям, сам граф не скрывал своей радости от того, что ему удастся заполучить меня в качестве зятя. Не каждый день сталкиваешься с богатством, подобным моему, и даже будь я больным скакуном или отошедшим от дел жокеем, а не писателем, со своими пятью миллионами я считался крайне желанным претендентом на руку леди Сибил. Риманез почти не сопровождал меня во время визитов к Элтонам, ссылаясь на срочные дела и множество встреч. Я не слишком сожалел об этом. Я почитал его и восторгался им, но его физическая привлекательность и манеры разительно отличались от моей «просто приятной» внешности, и мне казалось невозможным, что любая из женщин предпочтет ему меня. И в то же время меня не страшила возможность сознательного соперничества – слишком великой была его неприязнь к женщинам, слишком искренней. Чувство это было столь сильным, столь страстным, что я часто не понимал, почему светские соблазнительницы, охотно искавшие его внимания, не могли разглядеть и почувствовать холодный цинизм, таившийся под его напускной вежливостью – едкую насмешку, сопровождавшую комплимент, и неистовую ненависть, горевшую в его глазах, что, казалось, выражали восторженное почтение. Однако не в моих правах было указывать на бесчисленные странности характера моего друга тем, кто не мог или не желал их замечать. Сам я не уделял им должного внимания, так как привык к тому, как быстро он был склонен к перемене чувств из всего спектра, что был только присущ человеку, и, поглощенный претворением в жизнь собственных замыслов, я не удосужился пристально изучить того, кто за каких-то два месяца стал моим верным Ахатом. В те дни я делал все возможное для того, чтобы граф Элтон оценил меня как человека и миллионера, и дошло до того, что я заплатил за него по наиболее срочным из долговых обязательств, занял ему крупную сумму беспроцентно и бессрочно, и заполнил его винный погреб редкими и старыми винами, каких он уже много лет не мог себе позволить. Таким образом меж нами легко установились доверительные отношения, до того искренние, что приязнь свою лорд выражал, взяв меня под руку, когда мы прогуливались по Пикадилли, и прилюдно называя меня «мой дорогой мальчик». Мне никогда не забыть непритворного изумления жалкого, небритого редактора дешевого журнала, повстречавшего меня в подобной компании! Очевидно, что он знал лорда Элтона в лицо, а его застывший взгляд служил подтверждением того, что он узнал и меня. Он напыщенно отказался хотя бы прочесть работы на основании того, что меня «никто не знал» – и вот! Он был готов поступиться месячным заработком, лишь бы я снизошел до того, чтобы уделить ему толику своего внимания. Однако я прошел мимо, не проявляя снисхождения, смеясь вместе с моим будущим тестем и слушая, как он рассказывает невероятно древний анекдот, чтобы меня позабавить. Случай этот был пустячным, совершеннейшей ерундой, но привел меня в хорошее расположение духа, так как одним из главных удовольствий, доставляемых мне богатством, служила возможность сполна отплатить за все презрение и оскорбления, что не давали мне ни шанса заработать себе на хлеб, когда я был беден.
Посещая Элтонов, я больше ни разу не видел парализованную графиню. С момента последнего проявления ее ужасной болезни она больше не двигалась. Она просто была живой и дышала – и ничего более. Лорд Элтон сказал мне, что наихудшим в ее нынешнем состоянии было невероятно отталкивающее выражение лица, влиявшее на всех, кто находился рядом с ней.
– Дело в том, – сказал он, содрогаясь, – что на нее просто жутко смотреть! Это сущий кошмар! Вид у нее совершенно нечеловеческий. Она была такой красавицей – а сейчас выглядит просто чудовищно. Особенно ее глаза – в них застыл такой дикий страх, будто она повидала самого дьявола. Жуткое зрелище, скажу я вам! И ничего не меняется. Доктора ничего не могут поделать – это невыносимо и для Сибил, и для всех нас.
Я сочувственно поддакивал, и понимая, что в доме, где находится живой труп, обстановка должна быть весьма мрачной и угнетающей для юной и полной сил натуры, не упустил ни единой возможности доставлять леди Сибил те незатейливые удовольствия, что были в моей власти, чтобы дать ей возможность отвлечься и развлечь ее. Дорогие цветы, места в оперных ложах и премьеры в театрах – все знаки внимания, что мужчина способен оказывать женщине, не боясь показаться назойливым и бесцеремонным – и она не отвергла меня.