Скорбь Сатаны

Все складывалось удачно и вело меня к обретению желаемого – на моем пути не было ни одного препятствия, ни единого затруднения, и я нарочито жил жизнью эгоиста, потакая собственным желаниям, поощряемый и подстрекаемый целой свитой льстецов и корыстных знакомых. Уиллоусмир-Корт принадлежал мне; в каждой газете всего королевства была заметка о его приобретении, раболепная или язвительная. Мои поверенные горячо поздравляли меня с приобретением столь замечательного имения, которое они, в согласии со своими должностными обязанностями, лично проинспектировали и признали годным. Поместьем занималась фирма по отделке и меблировке, рекомендованная Риманезом, и ожидалось, что к началу лета оно будет представлено в наилучшем виде и готовым к моему заселению; я запланировал большой званый вечер, где должны были присутствовать более или менее известные лица.

Тем временем случилось то, что я некогда считал величайшим событием всей своей жизни – а именно: была опубликована моя книга. Восхваляемая самыми благородными изданиями, она наконец оказалась на гребне неверной, колеблющейся волны читательского одобрения, и специальные сигнальные экземпляры были посланы в редакции каждой газеты и каждого журнала в Лондоне. На следующий день после этого Лучо, как я теперь приятельски называл его, явился ко мне с загадочным и заговорщическим видом.

– Джеффри, – сказал он, – я дам вам пятьсот фунтов взаймы!

Я взглянул на него с улыбкой.

– Зачем?

Он протянул мне чек. Посмотрев на него, я увидел, что в нем стояла сумма, о которой он упоминал, подписанная его именем, но там, где должно было стоять имя получателя, ничего не было.

– И что это значит?

– Это значит, что сегодня утром я отправлюсь к мистеру МакУингу. В двенадцать у меня с ним назначена встреча. Поскольку вы тот самый Джеффри Темпест, книгу которого будет рецензировать МакУинг, сделав из нее сенсацию, вы не можете вписать в этот чек свое имя. Это знак дурных манер, это может всплыть позже и вскрыть всю подноготную дела. Для меня же все это очередная авантюра. Я собираюсь предстать в роли вашего делового посредника, вашего литературного агента, собирающегося прикарманить десять процентов вашего дохода от продаж и сделать вас известным, и обговорю все с невероятно практичным МакУингом, у которого, как и у любого шотландца, есть нюх на счастливый случай. Конечно, все будет обставлено конфиденциально, строго конфиденциально! – он рассмеялся. – Это всего лишь деловой вопрос, знаете ли – в наш век коммерции литературой торгуют так же, как и всем прочим, и даже критики работают лишь с материалом, способным принести доход. И действительно, почему нет?

– Хотите сказать, что МакУинг примет эти пятьсот фунтов? – с сомнением спросил я его.

– Я не имел в виду ничего подобного. Я не собираюсь обставлять все так грубо, чтобы об этом узнал весь свет! Эти деньги предназначены не МакУингу, а на литературную благотворительность!

– Вот как! Я думал, что вы, вероятно, хотели предложить ему взятку…

– Взятку! Боже правый! Подкупить критика! Это невозможно, мой дорогой Джеффри! О подобном никогда не слышали! Никогда, никогда, никогда!

Он покачал головой, подняв взгляд, в котором сквозила бесконечная торжественность.

– Нет, нет! Газетчики никогда не берут денег, даже за рекламу новой золотодобывающей компании, даже за заметку о модном концерте в «Морнинг Пост». Все в английской прессе служит выражению чистого, возвышенного чувства, уж поверьте! Этот скромный чек предназначен благотворительному фонду, возглавляемому мистером МакУингом – бюджетные средства цивильного листа нынче поступают не в те руки, достаются сумасшедшим рифмоплетам, подержанным актрискам, лишенным всяческого таланта, а настоящему гению от правительства не достается ничего, более того, он побрезгует даже фартингом из скаредных рук тех, кто считает, что он занимается своим делом лишь ради денег. Если назначение ежегодной нищенской пенсии в сто пятьдесят фунтов действительно великому писателю столь же оскорбительно, сколь посвящение его в рыцари – а будучи произведенным в рыцари, пасть ниже уже невозможно. Эти пять сотен фунтов помогут МакУингу уладить несколько срочных дел с бедными, но гордыми литераторами, о которых знает он один!

Вид у него в этот миг был такой, что мне трудно было понять его.

– Не сомневаюсь, что смогу сыграть роль почтенного, добропорядочного литературного агента – разумеется, я буду настаивать на своих десяти процентах! – И он снова начал смеяться. – Но задерживаться дольше, обсуждая с вами это дело, я не могу – мне пора. Я обещал МакУингу зайти ровно в двенадцать, а уже половина двенадцатого. Вероятно, мне придется с ним пообедать, так что не ждите меня. Что же касается пятисот фунтов, вы не обязаны быть моим должником ни часом долее желаемого – вечером я заберу у вас чек на необходимую сумму.

– Ладно, – ответил я. – Но может быть, великий оракул всей братии критиков отвергнет ваше предложение с презрением.