Скорбящая вдова

А на конюшне царской пару коней впрягли в повозку и кучера не взяли, поскольку Стефан сам расправил вожжи и взмахнул кнутом.

– Но, милые!..

И лишь глубокой ночью остановил у врат, за коими сияли купола – суть Сергиев Посад. Духовник государев всю дорогу понужал коней и словом не обмолвился, куда несутся вскачь и по какой нужде. Поститься лишь велел да мысленно молиться. Сменивши лошадей, с рассветом снова в путь пустились и ехали весь день, покуда не зардел в закатном солнце девичий монастырь – Успенский. В те времена о месте сем была худая слава. Отступник-государь, чтоб утвердить свой ряд, велел сломать дворец Ивана, о коем говорили – Грозный, и выстроить обитель. Точеный белый камень, познававший буести царя, пошел на храмы, кельи, но не принес добра. Насельницы стенали от искуса: им мнился крик пыточный и голоса мужей, и рык звериный, а особо страстным молельницам являлся государь и, грех сказать, склонял к соитию. Подобный срам творился здесь уж многие лета, и кто в сей монастырь ни освящал, чьи в мощи ни хранили святость – все напрасно, и посему в обитель посылали токмо старых схимниц.

Покуда Стефан с игуменьей шептался, тем часом протопоп, суть правщик книг, коней распряг, задал им сена да к квасу приложился – вся пища за дорогу. А в сумерках они вошли в алтарь и, заперев врата, столкнули с места золоченый образ, за коим оказалась потайная дверь. С молитвой на устах и тлеющей лампадою в деснице, духовник царский отворил ее и вниз ступил. Крутая лестница внутри стены вела под землю, откуда источался благовонный дух. И углубились на несколько сажен, прошли сквозь лаз, похожий на печное устье, потом спустились по каменным ступеням в палаты низкие, одну открыли дверь, вторую… И все почти на ощупь, с одной лампадкой. Узким ходом покружившись, уперлись в стену, и Стефан только тут велел свечу затеплить, сам же из-под рясы ключ достал.

– А ну-ка, посвети!

Облившись воском, Аввакум свечу поднял: нет ни дверей, ни ниш, ни выступов – лишь стены да сводчатая кровля. Покуда озирался, Стефан ключ вставил в скважину и повернуть хотел, и, видно, недостало сил.

– Стар стал… Петрович, помози.

Три оборота сделали, и трижды скрежетнуло, будто ворота крепостные отпирали. Стена вдруг поддалась и отошла – из щели побежал сквозняк, свеча затрепетала. Духовник царский уперся в кладку, отодвинул стену и, взяв свечу, шагнул вперед. Свет выхватил просторные палаты, высокий свод и длинные ряды, как на торговой площади, на них же не товар лежал, а книг бесчисленно и свитков… Куда ни глянь!

Великие и малые, в телячьей коже и сафьяне, в парче, в шелках и бархате, во злате, в серебре! Да все по чину выстроены. Богатые, в одеждах знатных, стоят отдельно иль возлежат на ложах, будто персидские эмиры, а поскромнее господа стоят рядами на полицах; великие же, без всяческих украс, затянутые в панцири из бычьей кожи, окованные медью, по углам склонились перед роскошью вельможей, однако все имеют ноги в виде звериных лап иль вычурных узоров. А свитки же напротив: тучнее телом, так в кафтанах с позолотой и росписью по коже, особняком стоят; которые худее, тоньше – в шелках и колпаках, ремнях и бляхах, и есть в тряпицах; малые совсем и вовсе голые, веревкой опоясаны, лежат в поленницах, ну что тебе дрова.

По всем рядам, у изголовья книг, подсвечники литые в корытцах медных, чтобы воск не капал, и всюду свечи весом в фунт и более: где лишь огарки, где вполовину иль новые. Стефан затеплил несколько свечей среди палат и кликнул Аввакума.

– Что спорит да ратиться, где суть истина? Здесь поищи, средь книг сиих… Я вечером приду.

А протопоп ошеломленный дар речи потерял и слух утратил. Когда ж в себя пришел, то был в палатах сих один, как перст, не ведал ни который час, ни как отсюда выйти на белый свет.

И звуков нет! Словно в могильном склепе.

Он подступил к свечам, снял с полки книгу и, показалось, только что открыл, как скрежетнул замок, стена шатнулась, отошла, и сквозняком подуло. Глядь – Стефан выступил из мрака.

– Ну, как, Петрович, нашел ли, что искал?

– Нет, не поспел, – душа оборвалась. – Неужто вечер?

Не забранился старец, на лавку сел, оперся на клюку.

– Немудрено… Я столько лет сюда вхожу – треть жизни минуло, как час единый. Но истины доселе не сыскал…

– Я в жизнь отдал! Остался в здесь до смерти.

– Коль был бы вхож! – духовник царский усмехнулся. – Да вход тебе заказан! И жизнь, и дух свой страстный иному посвятишь…

Он не дослушал слов пророческих, а зря. Сей старец еще в ту пору ведал, что будет на Руси, что сотворится с церковью православной.

– А кто же вхож? Кроме тебя?

– Да токмо государь.

– Позволь остаться до утра! – взмолился Аввакум. – Позволь вкусить плода… А книгу Отреченную найду!

– Не обольщайся, чадо, достаточно вкусил, чтобы осмыслить Третий Рим и суть его.

– Я токмо прикоснулся!