Скоро конец света

Спустя час к нам вышла женщина, очень похожая на всех моих воспиталок разом, такая слегка за пятьдесят, волосы в пучок, тонкие выщипанные брови, и мы ей еще ничего не сделали, а лицо у нее уже было недовольным. И вот она спросила:

– В чем здесь проблема?

Мужчина, изначально принимавший у нас документы, занервничал в ее присутствии и путано объяснил:

– Вот тут… Опекуны… Ребенка в Америку вывозят…

Тогда женщина завопила, опрометчиво посчитав, что Анна и Бруно не понимают по-русски:

– В Америку?! Они что, не в курсе, что у нас приемных детей нельзя в Америку?! Разворачивай их, где они вообще этого ребенка взяли?

Тут у меня пол под ногами куда-то поехал. Я почувствовал себя так, словно меня вот-вот стошнит. Анна пыталась ей что-то доказать, показывала какие-то документы, но та только повторяла:

– Дамочка, у нас есть закон! Дамочка, у нас есть закон!

Я стоял, закостенев от липкого страха, снова и снова вздрагивая от ее визгливого голоса. Неужели ничего не получится? Неужели меня сейчас посадят на самолет и отправят обратно – к пельменям у Коляна и агазину у дома?

Я дернулся, когда увидел, что ко мне приближается какой-то сотрудник, а Анна крикнула на него:

– Не смейте его никуда уводить, это наш ребенок!

У меня сработал какой-то детдомовский инстинкт: в любой непонятной ситуации – бежать. И я рванул в сторону, но этот мужик схватил меня за капюшон, как собаку за поводок. Бруно что-то кричал ему на английском, а потом вышел еще один дядька в форме (уже пятый, десятый, двадцатый?) и трубным басом сказал:

– Что здесь за тарарам, елки-палки?!

* * *

Этот новый дядька выглядел круче остальных: старше и с усами. При его появлении сначала все замолчали, как бывает, когда учительница заходит в класс, а потом заговорили, создавая хаос из голосов:

– Тут вот женщина и мужчина…

– …они из Америки…

– …вывозят ребенка…

– …это наш ребенок!

– …а у нас ведь закон новый…

– …да вы сами законов не знаете!

– Так, подождите! – поморщился дядька. – Щас разберемся.

Он выглядел таким значительным и уверенным, что я проникся к нему: конечно, такой солидный человек с усами не может не разобраться. Он забрал у других работников наши документы и куда-то с ними ушел. Все то время, что его не было, у меня за спиной стоял сотрудник аэропорта, готовый в нужный момент схватить за плечи и утащить подальше от Анны и Бруно.

Усатого дядьки не было так долго, что я начал волноваться, как бы самолет не улетел без нас. Все – четверо сотрудников в униформе, я и родители – стояли вокруг стойки регистрации и с молчаливым напряжением поглядывали друг на друга.

Я прислонился щекой к плечу Анны и устало спросил:

– Мам, когда мы уже полетим?

Это я специально. Подумал: не отберут же они ребенка у людей, которых он называет мамой и папой.

Анна пригладила мои волосы.

– Надеюсь, что скоро…

Спустя примерно несколько тысяч лет усатый солидный сотрудник вернулся и сказал:

– Все в порядке.

Я даже подпрыгнул от радости, а тетка с выщипанными бровями противно протянула:

– В смы-ы-ы-ысле-е-е?

Дядька показал ей на какую-то строчку в одной из бумажек:

– Элементарно, решение об усыновлении принято до первого января, вот: девятнадцатое… Даже до закона. – И, проставив нам какие-то печати, добродушно сказал: – Вам бы раньше надо было вылететь, а то сейчас такой кавардак с этим. – Он отдал мне паспорт в руки и приподнял усы (улыбнулся, наверное). – Ну, хорошего пути!

– Спасибо, – одними губами ответил я, медленно отходя от стойки.

Не успел я толком ничего осознать, как Бруно, подталкивая меня в спину и вынуждая ускорить шаг, сказал:

– Давай, пока они не передумать!

Пройдя последний контроль – перед посадкой на самолет, мы оказались в трубе, ведущей на борт, и там, не сговариваясь, побежали (колесики чемоданов Бруно и Анны громко застучали). Я чувствовал себя так, словно мы сделали что-то плохое и нам есть что скрывать, хотя и не понимал – что. Казалось, мы прошли все проверки, но страх и нервное напряжение не пропадали ни у меня, ни у родителей. Почему мы оглядываемся, двигаемся и перешептываемся, как преступники?

Когда мы оказались в мягких креслах, я немного расслабился, а Анна и Бруно – нет, сидели прямые, как пластиковые манекены. У меня голова потяжелела от путаных мыслей. Сначала, услышав про девятнадцатое число, я обрадовался: как здорово, что они успели! Но потом, вспоминая все события тех дней, сообразил: не могли они успеть. Каждый день мне повторяли, что вопрос не быстрый, что суд будет только в следующем году. Разве Анна, придя накануне в дом Бориса Ивановича и тети Оли, выглядела так, как будто знает, что все будет хорошо? Я ничего не понимал. Все в каком-то тумане.

Между креслами встали стюардессы – раздавать указания по технике безопасности. Проследив глазами за их движениями («Сначала наденьте маску на себя, потом – на своего ребенка»), я спросил, как бы не обращаясь ни к кому конкретно:

– Как вы это сделали?

– В подлом государстве невольно и сам становишься подлецом, – вот и все, что ответила мне Анна.

Я, подумав, кивнул. Иногда отсутствие ответа – это и есть ответ.