Скорпика

– Да, – ответила великанша. – Да. А теперь давай отправимся в путь. Вдруг старое медвежье дыхание передумает. На него самого не слишком приятно смотреть, но я слышала, что у него появились новые друзья-дикари. Отвратительная компания. Гермей, ты не мог бы пойти и проследить за ним несколько лиг, и убедиться, что он не вернется назад? Лучше пойти туда, где его не будет.

– С удовольствием, – сказал мужчина. Прежде чем отпустить запястье Джехенит, он еще раз посмотрел на него, а затем снова встретился с ней взглядом. Когда он позволил ей отстраниться, она поняла, почему.

На том самом месте, где он прижал центр ладони, прятался шрам, который когда-то был ее татуировкой.

* * *

Джехенит так долго жила в страхе и неопределенности, что для нее было огромным облегчением оказаться в строю под решительными, бесстрастными командами Фасик. В благодарность за защиту Скитальцев она старалась быть полезной. Она не могла использовать свои целительские способности, но зато обладала другими практическими навыками. Сначала разносила еду из их запасов во время трапезы и разжигала костер, когда требовалось освещение. За две недели она научилась заваривать крепкий горький чай, который любила Фасик, и еще до того, как великанша просыпалась, успевала поставить котелок на огонь. В течение трех недель она доводила одежду близнецов до совершенства, зашивая бесчисленные разрывы, трещины и разошедшиеся швы, хотя новые повреждения появлялись почти ежедневно. Она не была искусной швеей, но разбойники были абсолютными профанами, и, как иногда говорила ее мать, в стране слепых одноглазая женщина – королева. К концу первого месяца Гермей, оказавшийся самым талантливым вором в отряде, попросил ее сшить потайные карманы в его плаще, куда он мог бы прятать украденные безделушки. Когда ее замыслы принесли успех, он наградил ее несколькими украденными медяками и изящной запонкой из кованого серебра, которую удалось унести с собой.

Сама Фасик была дружелюбной, но никогда не проявляла особой привязанности, веселой, но никогда не беззаботной, щедрой, но никогда не бескорыстной. В тихие минуты она рассказывала им истории о бывших любовниках, которых, казалось, было почти бесконечное множество. Женщины и мужчины, люди, которые были и тем и другим, и ни тем, ни другим, ученые-отшельники и бродячие актеры, распущенные сестианцы и непокорные бастионцы, образованные интеллектуалы и красивые глупцы. Эти истории всегда подкреплялись мыслью о том, что Фасик была одновременно притягательной и бессердечной, но в том, как она произносила имена своих ушедших товарищей, было что-то похожее на сожаление.

Джехенит понимала, что для того, чтобы вести их за собой, великанше всегда приходилось сдерживать какую-то часть себя. Даже в тесном окружении, в котором они оказались, путешествуя вместе, Фасик всегда держалась немного обособленно. Она ненавидела, когда ее видели без посеребренного шрама. Она сама занималась им каждое утро сразу после пробуждения, нанося на извилистый шрам новый слой серебряной пыли из зеленой стеклянной баночки, висевшей у нее на поясе, по форме и размеру напоминавшей инжир. Это была единственная работа, которую Джехенит никогда не предлагала сделать, зная, что ее помощь не будет принята.

Из всей группы Джехенит сочла близнецов лучшей компанией. Их звали Элехус и Любен, и она не могла различить их даже вблизи, разве что Элехус был правшой, а Любен – левшой. В любом случае они действовали как единое целое. Они мягко подшучивали над ней и тем, чего она не знала о жизни разбойников. Когда она осваивала каждую новую деталь, они находили что-то другое, за что ее можно было высмеять. И она училась новому, что бы это ни было. Таким образом, Джехенит познакомилась со всеми тонкостями, со всем необходимым, пока не стала полезным членом того, что очень напоминало семью.

Она никогда не спрашивала Фасик напрямую, почему та взяла их двоих к себе, но невозможно было не заметить, как огромная женщина оберегала Эминель. Джехенит видела, как великанша раскалывала зубами грецкие орехи и пробивала одной огромной ногой дверной проем хижины, но когда Фасик прижималась к щеке девочки, ее рука давила не сильнее, чем ветерок на лист.

После того, как Гермей поощрил ее за умение шить, она, наконец, набралась смелости и задала ему несколько вопросов, которые не давали ей покоя с тех пор, как она побывала в храме Богини Разбойников.

– Кто такой Бессемер? – спросила она для начала.

– Никто, – сказал Гермей, но она уловила напряжение в его голосе. – Если на то будет воля Всея Матери, ты больше никогда не перейдешь ему дорогу.

– Но теперь он знает, что с Фасик путешествует девочка. Она подставила себя под удар ради нас.

– Именно так. Полагаю, она отчасти хотела этого вопреки ему. Не хотела, чтобы у Бессемера было преимущество.

– Вот почему она нас взяла с собой? Вопреки ему?

– Как я и сказал, – он посмотрел на нее, – отчасти.