Сковородка судного дня

Слуги удалились, унося ширму, таз и мои лохмотья. Одна из горничных задержалась, подала секретарше плотную кружевную вуаль.

– Да, господин, – сказала Ясна, набрасывая ткань себе на голову.

– Духи?

Девушка, как сомнамбула, достала из кармашка знакомый мне флакончик, открыла притертую крышечку и щедро оросила свою грудь и плечи. Духи? А мне наврала, что там страшный яд. Нет, хорошо, что не яд; а вот врать – плохо. Пахло цветами, не особо, к слову, приятно. Но фахан возбужденно раздул ноздри и даже… Ну, то есть он не шагнул к ароматной секретарше, но все его тело выразило порыв. Понимает Ясна в зельях, не отнять. Ну же, дурочка, сама приблизься, Караколь не устоит, набросится. И вот в этот самый момент – целуй! Ты же этого хочешь!

Но ардерские панны, как я уже заметила, тюти. Секретарша спрятала в карман закрытый флакончик и прикрыла вуалью лицо.

– Ступай, милая, – велел Карл охрипшим от страсти голосом, – мы с Аделью присоединимся к вам чуть позднее.

Ясна уходила как на казнь, медленно, печально. Мне хотелось кричать: «Куда, дурочка? Что значит «позднее»? А если он здесь сейчас… перевозбужденный твоими треклятыми духами…»

Дверь за секретаршей бесшумно закрылась, мы с фаханом остались наедине. Караколь немного постоял, зажмурившись, потом, быстрыми шагами пересек спальню, раздернул оконные гардины, толкнул створки, свежий ночной ветерок ворвался в комнату. Когда густой цветочный аромат развеялся, Карл вернулся к кровати.

– Адель, – проговорил он серьезно, – я сниму с тебя заклятие неподвижной немоты, но сначала выслушай. Ты добрая, пылкая девушка, скорее всего, сейчас ты размышляешь, как помочь Мармадюку…

Размышляла я вовсе не об этом. Тетки, мои несправедливо упокоенные тетки. Не упокоенные даже, развеянные без права последующих воплощений. Я думала только о них. Отомщу тебе, поганый демон, отомщу! Тебе тоже не жить!

– Понимаешь, милая… – Точно так же Карл называл свою помощницу, и, кажется, сейчас тоже заметил повтор, поэтому запнулся. – Любезная моя Адель, Мармадель… Знаешь, этому беспутному чародею когда-то нагадали, что женщина с таким именем – его судьба. Нет, наверное, не знаешь… Неважно. Мармадюк, он недостоин чувств, недостоин помощи или защиты. Когда я решил, что ты, Адель, подчинила себе чародея при помощи браслета…

Он все говорил, и, хотя я не хотела слушать, его слова все-таки достигали сознания. Оказывается, вышние сферы не дозволяют обычным людям вроде меня использовать верховные артефакты. Это наказуемо. Начальство фахана собиралось подвергнуть меня суду. То есть… Нет, до сих пор собирается. Потому что Караколь всей открывшейся ему правды вышней канцелярии не сообщил. Не успел. Врет, наверное, на потом новости придержал. Неважно. Важно другое: Мармадюк про грозящее мне наказание осведомлен прекрасно. И что? Чародей не сделал ни малейшей попытки свою любимую Моравянку оправдать.

– Он притворяется, Адель, всего лишь изображает любовь. Пытается морочить головы одновременно всем. Ты спросишь, зачем, каковы планы Мармадюка? На это я могу лишь пожать плечами и ответить: «Они чудовищны». Скорее всего, этот мерзавец хочет одним ударом вывести из игры меня и заполучить твое тело. Но мы ему этого не позволим.

План фахана заключался в следующем: разбить лживое сердце Мармадюка.

Так себе план. Вообще дурацкий. Если чародей притворяется, его сердце жалкими муками ревности не перешибить. Позвольте! Мы же с Мареком опыт проводили, он целую минуту смотрел на капельку моей крови и не попытался меня сожрать. Да и какая разница? Ты, урод Караколь, родственниц меня лишил! Какие еще альянсы? Сдохни, тварь!

– Если ты согласна, Адель, закрой глаза.

Я послушно опустила веки. Пусть заклятие снимет, а там…

В дверь тихонько постучали, хозяин меня покинул. Разговор велся вполголоса, я навострила ушки. Чего там? Нет, ни словечка не слышно. Караколь вернулся к кровати:

– Мне сообщили, что Мармадюк только сейчас проник в дом и смешался с гостями. Странно, что так поздно. Что ж, милая, наш ход. Ты выглядишь вполне спокойной, но знаешь, я, пожалуй, не стану полностью снимать заклятия. Немного подчинения, послушание…

Он забормотал не по-нашему, повел руками.

– Псячья дрянь! – проговорила я громко и села. – Что в трактире?

– Прости? – от ругательства фахан поморщился. – Трактир? Наверняка уже зачищен от призраков, этих «страшных сестер»…

– Откуда ты знаешь о моих кошмарах? – перебила я, примеряясь, как поудобнее вцепиться зубами в выступающий над воротником сорочки кадык.

– Ты кричишь во сне, – улыбнулся Караколь. – «Страшные сестры хотят моей смерти!»

– И ты решил, что я боюсь своих теток?

Замечательный, продуманный до мелочей бросок не получился, тело конвульсивно дернулось и чуть приподнялись алые ноги. Псячья дрянь!

– Они не были твоими родственницами, Адель. В будущем мы обязательно выясним, что за злобные твари десятилетиями питались твоей жизненной энергией, чтобы продлить свое посмертие. Не спорь, милая, иначе им не удавалось бы так долго находиться в мире людей. Позволь, я помогу тебе подняться. Вот так…