Скрепы нового мира

Приподнял шляпу, культурно промокнул платком заливший лоб пот. Вроде сентябрь, жары уж нет в помине, и работа не тяжелая, однако в Хельсинки, на разгрузке баркасов с сахаром, я уставал куда как меньше! Ничего, — напомнил я себе, — от старого мира осталось немного. Вернулся к брошенной на скамье фотографии, вгляделся, стараясь запомнить облик той, кого, наверно, когда-то любил.

Кто красивее, Марта или Саша? Глупый детский вопрос, хотя… а ведь они чем-то похожи! Сменить прическу, подправить макияжем разрез глаз, сделать попухлее губы. Нет, вблизи не спутать, а вот издалека — вполне.

А если на маленькой фотографии?

— Бл…ть! — выматерился я на весь парк.

Кто в замшелом мюнхенском паспортном столе будет сличать изображение с оригиналом?! Много ли деталей можно рассмотреть на подклеенном в личное дело выцветшем трехсантиметровом кусочке картона? Если заявиться к клерку под вечер, в пасмурный день, еще и улыбаться пошире, готов ставить сто против одного — Саша без труда получит чужой аусвайс, а чуть погодя — загранпаспорт.

Марта ушла — да здравствует Марта!

До снятой на Дублинер-штрассе квартиры я решил добираться без спешки, пешком. Не из желания оттянуть объяснения — своих приключений в Германии я от жены никогда не скрывал — скорее мне хотелось до конца разобраться в собственных чувствах. Благо, затянуть прогулку в Берлине несложно: пока нашел половинную[196] бутылочку приглянувшегося Саше итальянского Recioto, пока выбрал годный треугольник сыра, пока дождался от кондитера свежей выпечки абрикосовых пирожных — день склонился к вечеру.

Нужный дом отрылся в просветах рано пожелтевших листьев Английского парка. Уже неделю мы с Сашей в нем бытуем, а все равно, сколько вижу — столько удивляюсь, вспоминаю престижные новостройки России нулевых. Четыре высоких этажа под плоской крышей, добротный красный кирпич стен; глубокие угловые лоджии и смелые выступы балконов подчеркнуты широкими полосами белого и синего гипса. Самая маленькая квартира — полуторка, площадью сорок квадратных метров, если считать с кухней и ванной. В подвале — общая прачечная, в закрытом дворе — оборудована недурная детская площадка с качелями, горками и лазалками. Сложно поверить, что проект застройки микрорайона разработан аж до Великой войны.

Место не дешевое, пусть не центр, зато недалеко от метро, всего несколько кварталов от станции Сииштрассе, конечной, следующей за Леопольдплац. При этом считается левым в политическом смысле — в основном тут живут профсоюзные функционеры и высококвалифицированные рабочие. Соседи подсмеиваются сами над собой, называют квартал «красным бонзенбургом», однако жилистая рука Великой Депрессии дотянулась с противоположной стороны Атлантики — летом цены аренды обвалились чуть не вдвое. Мы сняли целую двушку за весьма умеренные шестьдесят марок в месяц.[197]

— Почему так долго! — напустилась на меня с порога Саша.

— Вот, — я протянул ей извинительный пакет с продуктами. — Забежал в магазин по дороге.

— Ой, сладенькое, спасибо! — при виде знакомой этикетки жена мигом отбросила праведный гнев и потянулась к моим губам с коротким поцелуем.

— Там пирожные, не подави!

— Да они еще теплые!

— Абрикосовые, как ты люб…

— Вкусные, да?!

В интонации не вопрос, а целый вотум недоверия. Если муж, в кои-то веки, без подсказок и просьб позаботился о десерте — он наверняка виновен. Остается лишь установить, в чем именно, заодно — определить меру наказания. В случае сопротивления — применить ласковые пытки, в крайнем случае — оставить без ужина.

— Марта выскочила замуж в штатах, — не стал запираться я. — Свалила из Нью-Йорка в Хьюстон.

— Давно?

— Больше года назад.

— Ну-у-у. Проходи, раз так!

Гримаса на лице супруги как у леди при виде попрошайки, но в глазах прыгают веселые всепрощающие бесенята. Воистину, легко отделался. Даже подозрительно легко.

— Черт побери! — спохватился я. — Забыл штопор купить, придется опять пробку внутрь пихать.

— Придется, но потом.

— В смысле?!

— Я их нашла!

— Кого?

— Ухажеров! — Саша выдержала полноформатную драматическую паузу, и лишь сполна насладившись видом моей вытянувшейся физиономии, рассмеялась: — Деньги, конечно! Тридцать процентов тебе хватит?

Сброшенные с ног ботинки полетели в один угол, шляпа — в другой.

— И ты до сих пор молчала?!

Успешный побег из СССР открыл мне глаза — жена отнюдь не мечтает о тихом буржуинском счастье. Скромная профессорская дочка, дитя старого мира, погибла полтора года назад в окрестностях города Глухова. Сегодняшней, заново родившейся в купе поезда Одесса-Москва Александрой движет мечта сделать наш новый мир лучше и, одновременно, желание отомстить большевикам. Чувства в своей первоначальной основе точь в точь похожие на мои собственные, но раз в десять более сильные, яркие и отчаянные. Она готова на полную ставку, а мне… остается только надеяться, что не придется «ждать в прихожей, когда упадет дверь».